Читать онлайн книгу "Игра с мечтой"

Игра с мечтой
Лариса Анатольевна Суворова


Могут ли сбываться наши мечты? Рожденные в СССР, где отрицались любая религия и Бог, царил материализм, три главные героини начинали свою жизнь, вооруженные девизом «Жизнь – это борьба». Но одна историческая эпоха сменила другую. Вместе с взрослением героинь менялось и их мировоззрение. Любовь и смерть, их влияние на смену идеалов, становление личности – вот основные темы, затронутые в романе.





Лариса Суворова

Игра с мечтой



Жить можно, как дворОвая кошка:
Бродить по помойкам, питаться немножко.
Погреться в подвале, из лужи попить…
А можно, как кот высочайшего рода пожить:
Филе поглощать, спать-лежать на подушках,
И каждый день получать по подружке.
Кому из них лучше – не знает никто:
Кот дремлет и видит свободу,
А кошка – мясцо.[1 - *Здесь и далее все стихи написаны автором]




Пролог





Лана. Морж


Я высунула голову в форточку причудливого окна и посмотрела направо. Эта сторона отеля выходила в узкий пассаж, который был самым коротким путём, чтобы пройти от железнодорожной станции через центральную улицу Гран Рю прямо к Леману.

Для всех европейцев Женевское озеро известно только под этим названием. Потом и я привыкла и стала называть его так. Но для человека, который изучал географию зарубежных стран в советской школе, то есть во времена существования Советского Союза, Леман поначалу звучит довольно дико. Впрочем, в данный момент меня больше интересовала совсем не география.

Итак, вид слева не впечатлял: там взгляд упирался в стену с единственным окном. Прямо над пассажем находилась прачечная отеля. Она располагалась в нестандартном месте – стыковка между старинными особняками над узким проулком, пассажем де ля Куронн. Однако расположение прачечной имело плюс: оттуда из единственного огромного окна в форме арки открывался потрясающий вид.

Именно этот вид открывался и из моей форточки, стоило лишь повернуть голову вправо: там были горы.

Горы! Эти величественные горы, которые притягивают в Швейцарию столько людей. Вид этих гор рекламируется по всему миру. Сюда приезжают зимой покататься, круглогодично на них просто полюбоваться, побродить и подышать воздухом все ещё действительно свежим. В общем, получить заряд одновременно спокойствия и энергии от их первозданной красоты. Заряд, который потом служит энергетической подпиткой на какое-то, сугубо индивидуально, время.

Отель, из форточки которого я сейчас утоляла свою жажду прекрасного, был небольшой, уютный и весь какой-то разномастный и разноуровневый. Его фасад, с характерными для всех старинных особняков центральной Европы ставнями и горшками ярких цветов, смотрел на центральную улицу Гран Рю, где по средам и субботам всегда располагалась уличная шумная рыночная торговля. В обычные дни здесь тоже было активно для такого небольшого городка, так как поток туристов не прекращался, а местные жители в любую свободную минутку любили пройтись по этой улице и выпить чашку чая или кофе и переброситься парой фраз со знакомыми.

Из фасадных окон вид был, как на открытках – могучие Французские Альпы и блеск зеркальной поверхности озера. Тот вид, которым из форточки любовалась я, был привычным для жителей противоположного берега Лемана, то есть для французов. Про этот вид вряд ли можно было бы употребить любимое всеми французами слово «манифик» (дивный), но и он был неплох: верхушки гор покрыты снегом, четко различимая вдали колоннада пирамидальных тополей, крыши невысоких домов и даже замок на пригорке. Но если бы не замок, то этот вид был бы подобен картинке нашего Северного Кавказа, в то время как вид противоположной стороны никогда Вы не спутаете ни с одним другим видом на свете.

Вынырнув из форточки обратно в комнату, я оставила окно открытым, как полагалось по инструкции горничной отеля. Вооружившись губкой и аэрозолем для уборки, я проследовала в ванную. Комната была уже убрана от пыли, вещи постояльцев аккуратно развешены на спинке стула. Та же инструкция запрещала лезть в шкаф. Вся ночная одежда сложена и размещена в изголовье кровати, у подушек. Красотища! Люблю наводить порядок! Поэтому, хотя работа была монотонной – переходить из комнаты в комнату и проделывать раз за разом одни и те же действия, – но отторжения не вызывала. Я убрала ванную, огляделась в номере и заключительно проверила результат.

Вполне удовлетворенная увиденным я закрыла форточку и стала расправлять шторы. По улице шел Поль. Его темно-красные спортивные брюки всегда сразу привлекали внимание. Сейчас он смотрел вверх, на сводчатое окно прачечной. Обычно, если я была там, то гладила стоя у окна, и мы обменивались приветствием. Кивком головы или взмахом руки. Но сейчас меня там не было, и он, не глядя больше по сторонам, шагнул в боковой вход отеля.




Лана. Год назад


Странно было, конечно, для всех без исключения студентов именно из нашего числа, так называемых PGD[2 - PGD – post- graduate diploma (пиджиди на русском языке) – означает Постдипломные программы, т.е. для лиц уже имеющих законченное высшее образовние.], заплатив немалые деньги, равные по сумме небольшой новой иномарке, чтобы перевоплотиться в блистательного и успешного специалиста отельного бизнеса, работать, пусть даже временно, на стажировке, в качестве официанта, бармена, повара или горничной. Из разных стран – России, Польши, Аргентины, Бразилии, Японии, Китая, Прибалтийских республик – в возрасте около тридцати, уже имеющие высшее образование, занимающие часто хорошие позиции в фирмах и на предприятиях, да и в обществе тоже, после первого удивления, мы поняли все уловки швейцарской системы. Отельные школы обеспечивают свою державу дешевой, одновременно квалифицированной рабочей силой. Мы приняли, в основном, ситуацию легко, как игру. Особенно русские студенты, которые к этому времени успели пожить и в СССР, и при перестройке с ускорением, и подняться финансово в постперестроечный период, миновав пару кризисов. Но это относилось к тем, кто был в возрасте около тридцати, плюс-минус пару лет. Тем же, кто был моложе и, пусть даже собственным трудом, но пришел к жизни-«малине», эта новая роль в форме официанта или горничной давалась очень нелегко. Не уверена, что меня одобрит ныне ставшая подругой Таня, если узнает, что я иногда делюсь воспоминанием о её первом дне работы-практики в ресторане школы, но уж очень показателен был пример, какую ломку проходят люди, которые не могут оставить социальные предрассудки и принять жизненную ситуацию, как игру или роль.

А ведь начиналось все просто сказочно. Красивые презентации школы, проводимые топ-руководителями в лучших отелях Москвы, выступления этих руководителей о заманчивых перспективных зарплатах высшего менеджмента в отельном бизнесе, (а именно на подготовке таких позиций специализировалась школа), и возможностях жить и работать в других странах, то есть мир посмотреть и себя показать.

В тридцать лет многие все еще продолжают поиск себя. Поэтому те, кто впечатлился такими перспективами, пройдя экзамен на знание английского, отдали документы на получение заветной визы, не забыв предварительно, естественно, оплатить обучение и проживание на территории школы. И вот оно – счастье! Виза получена! Чемодан упакован. Семейные дела улажены. Швейцария ждет!

И она, действительно, как ждала, так и ждет будущих специалистов, которые постоянно её выручают на низких позициях работников многочисленных отелей, пока не овладеют в достаточной мере локальным языком и опытом, чтобы перейти на следующую, более высокую ступень в этом востребованном бизнесе.

Такая вот предыстория того, что сейчас я, поставив на положенное место тележку горничной отеля, пошла навстречу Полю.




Знакомство





Три девочки росли без веры в Бога –
Так Партия велела им тогда.
И всё же шли они своей дорогой
Уверенно, куда Мечта вела.
И получила первая Свободу,
Семью вторая, третья – Денег власть.
Ну, а потом познали и без Бога:
Была б Любовь, а с нею – не пропасть.




Лана (рассказ Лики)


Мы познакомились, когда нам было уже (или всего?) по двадцать три года.

Сентябрьское ясное утро. Я отвела сына в детский сад, потом пошла в магазин за продуктами и возвращалась домой. Почти при входе в подъезд меня кто-то окликнул:

«Здравствуйте!»

Я оглянулась и поняла, что приветствие исходит из настежь распахнутого окна первого этажа. Там стояла невысокая стройная девушка и красила раму. Что сразу притягивало взгляд, так это её улыбка – нет, не губы и не зубы, хотя верхний ряд зубов выглядел безукоризненно ровно. Глаза! Их взгляд в этот момент был таким мягким и светлым, что ты чувствовал всю искреннюю приветливость этого обращения и ощущал свою особенность. Много раз потом эта улыбка была предметом высказываний с моей стороны: «Улыбайся больше! Ты выглядишь тогда не замкнутой букой, а вполне доступной для дальнейшего общения!», – говорила я. И не только я, но и другие, позднее ставшие общими, знакомые, да и её собственная мама.

Надо сказать, что встреча точно не была первой. В этом огромном доме в новом микрорайоне столицы правительство Москвы в соответствии с тогдашним законом предоставило квартиры не только обычным очередникам на расселение или увеличение жилплощади, но и многодетным матерям, и семьям с близнецами. Да, был и такой закон в советское время. И, в первую очередь, в Москве все законы старались соблюдать. Вот

оно – преимущество проживания в столице. Так вот, в результате, дома в этом районе строили огромные, все многоподъездные и не ниже семнадцати этажей. Я как-то занялась подсчетом и выяснила, что только в нашем доме проживает около двух тысяч человек –стандартная российская деревня. Мамаш с детьми была, действительно, масса. И столько близнецов сразу вы бы не увидели больше нигде. Кстати, у моей подруги тоже были близняшки. Но семья Ланы, так представилась мне моя новая знакомая, проживала на первом этаже. Как следствие, в лифте с другими жильцами все они не сталкивались, гуляли на детской площадке не очень часто и много знакомств не обрели.

Итак, мы виделись изредка. При всей моей общительности желания заговорить первой особо не возникало, так как вид девушки к знакомству не располагал. Изменения в этой семье на протяжении двух предшествующих лет были заметны, думаю, не только мне. Поначалу, как многие здесь, стандартно обычно одетые, Лана, муж и дети стали появляться в вещах все более модных и дорогих. Потом возникла российская миниатюрная недорогая, но новая машина. У детей были яркие, явно не советские велосипеды. Даже кот, гордо восседавший на подоконнике, был из какого-то другого, недоступного простым смертным мира и носил с достоинством имя Морис.

Позже, уже после нашего знакомства, этот процесс не остановился. Машина поменялась на последнюю модель ВАЗа. Потом появились решетки на окнах первого этажа. Кот, кстати, оказался самым обычным, купленным на Птичьем рынке. Просто уход, питание и удачное сочетание генов каких-то беспородных родителей сделали своё дело. Он стал огромным пушистым черным красавцем с зеленющими глазами. Был редкостно умен и подвижен, несмотря на кастрацию. Прожил целых девятнадцать лет. Но это я бегу вперёд. Это будет потом.

А сейчас я стояла, удивлённая внезапным приветствием. «У Вас такие красивые ноги, что я просто не могу Вам об этом не сказать», – сказала девушка. Эта черта оказалась следующей за улыбкой её особенностью: вступать в общение с абсолютно незнакомыми людьми, если хотелось сказать что-то приятное или узнать что-то нужное. Ей никогда не составляло труда подойти на улице или в метро к незнакомке, чтобы спросить, предварительно отвесив комплимент, где она стриглась, как называется краска для волос, которой она пользуется, или где купила такую замечательную сумку (сумки и часы стали с ростом благосостояния её слабостью).

«А как Вас зовут?» – последовал дальше вопрос из окна. «Лика», – ответила я. Мы рассмеялись. «Не самые стандартные имена на свете», – сказала Лана, – «впрочем, моё имя Светлана, просто лет в 11 посмотрела какой-то прибалтийский фильм, и там услышала имя Лана. С тех пор всем так стала представляться. Семья, конечно, не сразу перестроилась и даже слегка расстроилась, ведь по их задумке в будущем я должна была звучать очень торжественно: Светлана Леонидовна! А ты, правда, Лика?»

Да, это соответствовало реальности, в чём я тут же призналась. Мою маму тянуло на всякую экзотику, типа носить крупные клипсы, а не «совковые» серьги с рубинами, чалму, вместо шляпки или косынки, как было принято в годы ее молодости, да и потом, курить сигареты, красить волосы в жгучий брюнет и ещё куча проявлений, включая выбранное для меня имя Лика.

Итак, знакомство состоялось.

Всё, что будет рассказано дальше, я, естественно, не всегда видела своими глазами. Но с Ланой мы подружились, и то, что я не видела лично, я слышала из первоисточника, то есть от неё самой.

Тут же будет история Тани – Ланиной подруги, знакомой мне только по рассказам Ланы. Читатель! Прошу прощения за этот каламбур, но Танина жизнь здесь описана для того, чтобы лишний раз убедиться в том, в чём убедиться никогда не бывает лишним разом. Мы все в состоянии проделать тот путь, что когда-то совершил великий Ломоносов. Я не имею в виду прийти из Сибири в Москву, хотя уже этот факт доказывает, что парень не останавливался ни перед какими преградами. Но, если вы уверены, что можете больше, чем просто сидеть на диване, немедленно с него вставайте и делайте следующий шаг!

Сейчас, когда я пишу о Лане, я знакома с ней больше двадцати пяти лет. Странно, но уже лет десять она считает меня своей лучшей подругой. И это соответствует тому, как она себя со мной ведет. Да, она доверяет мне, как себе. Я знаю, что я – тот единственный человек, которому она может рассказать абсолютно все. Есть несколько друзей, с которыми она почти также близка, но, по её собственному признанию, часть информации от них скрыта. От кого-то одно, от кого-то другое. Мне сложно сказать, почему именно я стала таким доверенным лицом. А может, и не сложно. Сами увидите, когда будете читать, какой путь был пройден к этому доверию. Со своей стороны, имея ещё пару подобных по степени доверия знакомых, могу сказать точно, что более интересного, пытливого и деятельного человека, я пока не встретила. Именно по этой причине, перед вами её история, а не кого-то другого.

Это будут отрывки из разных периодов жизни. По возможности хронология будет соблюдаться. Поскольку это были истории, рассказанные не за один день, то фразы «Об этом как-нибудь в следующий раз» или «Как-нибудь потом расскажу», в действительности звучали.

Итак, перед вами необычная история жизни. Почему необычная? Хотя бы в сравнении с моей. О себе я тоже расскажу – именно для того, чтобы убедительней показать нестандартность жизни моей подруги. А потом, когда взрослая, казалось, полностью сформировавшаяся личность кардинально меняется у вас на глазах – разве это обычно?

И все же само начало всего повествования получилось не с начала воспоминаний. Начало связанно именно с тем, что и кто изменило Ланину жизнь полностью, развернуло на сто восемьдесят градусов. Швейцария и Поль.




Таня (рассказ Ланы)


Первое общение с Таней запечатлелось для меня сценой, которой лучше бы не было вообще и хочешь забыть, (ведь теперь она моя замечательная подруга), но не можешь! Лично меня в семье родители воспитывали так, что ни в одной работе нет ничего плохого, раз эта работа востребована. И вот, на первом же занятии по сервису в ресторане нашей швейцарской школы всей группе студентов доходчиво объяснили, что и поварами, и посудомойщиками, и официантами здесь будем мы сами. Дальше преподаватель стал объяснять весь процесс обслуживания гостей в ресторане, начиная от приветствия и принятия заказа до зачистки стола. Преподаватель был мастером своего дела, объяснял не только доходчиво, но и с юмором, и интересно. В общем, во время перемены мы все вышли на воздух в отличном настроении, шутя, что «содрогнется» страна, когда к весеннему сезону школа выплеснет наш поток студентов в услужение требовательным гражданам Швейцарии и приезжим туристам. Мы хохотали, когда я обернулась и увидела сидящую неподалеку от нас, тут же на улице, среди деревьев, девушку. Она не то, что плакала, она рыдала. Это не было театрально. Когда устраивают такие сцены нарочно, то плачут красиво, размеренно, думая об эффекте. Тут всё было противоположно. Эта была одна из самых некрасивых виденных мной сцен плача.

Мы ещё не были все очень хорошо знакомы между собой на тот момент. Все-таки шла только первая неделя обучения, а народу в школе много. Но я точно знала, что она русская из моей группы, и зовут её Таня. Очень крупная, ростом под сто восемьдесят сантиметров, явно с лишним весом, она в данный момент рыдала и не пыталась это скрыть. Нервное и очень детское вытирание глаз, с тушью на ресницах и накрашенными стрелками, тыльной стороной ладони довершали картину.

Я прислушалась, чтобы понять, с какими аргументами надо подойти утешить, но когда я услышала, что она говорит сквозь все эти потоки слёз, я зажглась гневом праведным. А звучало вот что: «Я в Москве по шикарным ресторанам ходила, меня все обслуживали, я чаевые оставляла. Я королевой себя чувствовала, а здесь я прислуживать должна! Не хочу, не буду!» Без преувеличения. Именно так! Я подошла к ней уже не с гневом, а с холодной яростью и спросила: « А ты подумай! Может, тебе следует именно сейчас собрать свои вещи и уехать домой, а? Королева! Не позорь русских! И с чего ты взяла, что ты такая тут в единственном роде?! Мы тут все, знаешь ли, не от сохи! Перестань реветь! Ты же приехала учиться! Да, и никто тебя не заставляет потом всю жизнь официантом работать!» В общем, сцена была отвратительная. Таня, думалось мне, теперь на дух не будет меня переносить. Но так ведь, нет. Судьба-шутница! Всё обернулось иначе. И поэтому я знаю её историю, начиная с детства.




Детство





Лика


Я родилась, росла и училась, да и живу по сей день в Москве. Районы, где я жила в детстве и куда потом перемещалась силою обстоятельств, не то, что элитными, но даже просто приличными никак не назовёшь. И все же я помню, что первый двор, где жила моя семья, был не из серии каменных джунглей.

Далёкий по тем временам от центра, но всё же рядом с метро, с низкими панельными хрущевками район оказался потом, в сравнении с другими, очень уютным, даже несмотря на проживающий в нем контингент. Летом – зелёный, осенью – с ковром шуршащих листьев, зимой – снежный, а весной – ароматный от цветения черемухи.

Наша семья была среднестатистической для этого района. Мама, её звали Инна, – портниха в ателье, что оказало влияние на мой выбор профессии после окончания школы. Папа Слава родился в Одессе, где мама с ним на отдыхе и познакомилась, женился и переехал в Москву, работал на заводе по переработке нефти недалеко от микрорайона, в котором мы проживали. Близость работы к дому для мамы и папы были определяющим фактором. Как я поняла позже, это говорило, в своём роде, о природной лени. На жизнь хватало и ладно! Жизнь не шикарную, но в рамках социализма вполне сопоставимую с жизнью таких же трудяг.

У меня был брат. Старший брат. Сын мамы от предыдущего замужества. Красавец и умница. Я – среднего роста, русоволосая и голубоглазая, как тысячи других девчонок, а

он – кареглазый и очень рослый брюнет. Высокий рост сам по себе уже выделяет из толпы. К тому же Серёжа был очень добрым. Всё вместе взятое, внешние данные вкупе с хорошим характером, повлияло сильно на то, что других мальчиков я просто не замечала. Они все не шли ни в какое сравнение с ним. Серёжа помогал мне делать уроки, разогревал еду (он был старше на восемь лет), на велосипеде катал, от обидчиков защищал, в кино водил! Что ещё нужно девочке? Итог: мальчики меня как класс не интересовали. И только когда брат внезапно и рано женился, я поняла, что ведь вокруг существуют другие ребята. И они мне вдруг сделались нужными.

До этого момента я дружила с девочками, и эта дружба была моей опорой в повседневной жизни. Дело в том, что моя мама становилась алкоголичкой. Как и когда этот процесс начинался, не помню. Сначала я этого и не понимала совсем. А когда осознала, то факт уже был налицо, и его пришлось принять.

Мама не была буйной, и с отцом они не ругались. Однако постепенно я заметила, что хожу не такая хрустяще-накрахмаленная, как другие девочки в школе. Мне стирали брат и отец, пока я не подросла и не занялась стиркой сама. Еда была не такая разнообразная, как та, что я видела, приходя в гости к подругам. Понятие о чистоте квартиры тоже впоследствии долго не формировалось, для меня было достаточно, что пол и плита в кухне чистые. А тем временем из квартиры потихоньку пропадали красивые вазы, хрусталь и посуда, золото. Маме требовалось все больше денег, чтобы держать себя в приятном подпитии. И со своей тягой к шику, она не хотела пить водку. Элегантная женщина её возраста должна пить не иначе, как коньяк! Хотя и это прошло, когда продавать стало нечего.

Отец держался долго. Наверное, потому что не мог поверить, что так теперь будет всегда, и его любимая Инна не станет прежней пусть не красавицей, но хотя бы энергичной, жизнелюбивой женщиной, которую он встретил и полюбил. И все-таки спустя пару лет, он устал и работать, и полностью вести домашнее хозяйство. Мало-помалу они отдалялись друг от друга, реже ходили в гости вдвоём или приглашали друзей. Совместные отпуски к морю тоже закончились, вместе с деньгами, которых теперь едва хватало, чтобы прилично выглядеть в глазах окружающих.

Всё завершил пожар, устроенный мамой по пьяной неосторожности. В буквальном смысле слова – всё. Квартира оказалась закопченной от дыма, с выгоревшей мебелью и обугленной после того, как прибывшая пожарная машина ликвидировала пламя, пышно бушевавшее, но, к счастью, не повредившее соседское жильё. Это стало последней каплей. На тот момент у папы уже были устойчивые отношения с женщиной, у которой умер муж, и росла дочь моего возраста. В виду опасности, которую теперь представляла мама, её лишили родительских прав, и мы с папой перебрались в квартиру его новой возлюбленной. Она вскоре стала мне официальной мамой.

Страшилок в соответствии со сценариями многочисленных сказок не происходило. Отношение со стороны новой папиной жены и дочки Светы ко мне было и остается поныне хорошим. Наверное, настоящей семьёй мы не стали, но в любом случае, стало намного лучше. В благодарность за уют, чистоту и добрую атмосферу в новом доме я стала называть папину новую жену мамой. Обязательно добавляя при этом имя – мама Тоня.

Брат к этому моменту поселился у будущей жены. Мама осталась одна. Иногда мы её навещали, и с каждым новым визитом с болью наблюдали, как она превращается из красивой алкоголички в сохраняющую лишь толику этой красоты пьянчужку. Но я была ещё мала. Брату важнее была его новая жизнь. Чем все закончилось с мамой, расскажу потом. Сейчас же вернусь к друзьям-подружкам.

В школе я не то что не блистала, но не выделялась ничем. Была эдаким крепким середнячком во всем: в учебе, внешности, активности. Моей первой школьной подружкой стала девочка из сада и двора, то есть знаю я её уже более сорока лет. Ира была моя копия – середнячок во всём, но с семьёй ей повезло гораздо больше. Она была единственным ребенком в семье, что для страны Советов не являлось типичным, ведь считалось, что такой ребёнок неминуемо вырастет эгоистом! Но она об этом, естественно, не догадывалась, и эгоистом точно не была. Поэтому сперва делилась со мной в садике и во дворе всеми конфетами-пряниками-печеньями-сушками, которые добрая мама всегда вкладывала в карман. В школе мы бежали на большой перемене в столовую и сообща, на все данные родителями деньги покупали, естественно, не суп и котлеты, как велели родители. Пустая была бы трата денег! Мы покупали ватрушки и булки и, радостно набив рты, запивали это чудо газировкой. О счастье! Существует такой возраст, когда не надо думать о калориях, полнеющих талиях и целлюлите на бедрах.

Потом, когда мне стали давать денег все меньше и меньше, все покупки на переменке и после занятий совершались за счёт Ириных денег. То, что не думала об этом она, наверное, нормально – это же детский возраст. Но то, что всё понимала Ирина мама, тётя Валя, и не то, что возражала, а наоборот, приглашала меня остаться у них поужинать, зайти посмотреть телевизор и что-то съесть, говорило, что в такой семье ребёнка-эгоиста не вырастят ни при каких условиях. Я и сейчас всегда помню о её гостеприимстве и, наверное, сострадании ко мне и из всех своих поездок привожу ей подарки. Сострадать ведь тоже надо уметь правильно. Я не чувствовала снисхождения, чрезмерной жалостливости, унижения или неполноценности.

Когда мы с папой переехали в новый микрорайон, меня перевели в другую школу, где я училась до победного конца. Может, конечно, прямо победным его не назовёшь, но аттестат я умудрилась получить все же без троек. И этому очень способствовало появление новых подруг: Жени и Ксении. Младше меня на год они, соответственно, не были моими одноклассницами. Но жили мы поблизости, в школу ходили одну и ту же. И путь, домой и в школу, время на переменках и гуляние во дворе сделали нас закадычными подругами.

В отличие от моей заурядной внешности эти девчонки были яркими. Уже тогда полнота ног Ксении возмещалась с лихвой осиной талией, четко обозначенной грудью, но, самое главное, желанием быть всегда и во всем первой. Никаких полутонов! Смеяться – так звонче всех, танцевать – так в центре круга, бегать – значит прибыть на финиш первой. Отличная учёба тоже значилась в этом списке.

Женя была яркой по своей масти. Пока ещё не особо фигуристая, но с хорошей осанкой, черными волосами и глазами и блестящим аналитическим умом. Тут надо сказать спасибо её отцу, который увлекался шахматами и научил играть Женю в четыре года. Она, как ни странно это казалось нам с Ксенией, охотно могла сидеть над шахматной доской, в то время как мы ходили в кино, или активничали на улице. Такой опыт даром не проходит. Училась Женя отлично.

В общем, ситуация выбора не оставляла. Как-то стыдно, когда подружки младше, чем ты, не дрожат перед выходом к доске, не получают двоек и троек, и всегда в почёте у учителей. Я подумала и решила, что не хочу идти в строительное или подобное училище после школы со своим средним аттестатом. Напряглась сама, напрягла сестру Свету, с которой мы учились в параллельных классах, и медленно, но верно, уже к восьмому классу, подрулила к заданной планке. Тройки стали редкими гостями в моём дневнике и в учительском журнале.

И всё же по старому двору и по первой подружке я скучала. В мыслях, да и на деле, у моих новых подруг стали появляться ребята. А я при первой возможности садилась на троллейбус и ехала к Ире. Наши пути потом разойдутся. Но, даже имея абсолютно разный образ жизни и жизненные ценности, мы будем регулярно встречаться, спорить, закусывая стопку водки хрустящим огурцом, и при этом не отдаляться, а становиться только роднее и роднее.




Лана


Детство для меня всегда связано с двором, где я росла, когда ходила в садик и начальную школу; с летней погодой, так как в моём городе большую часть времени стояла солнечная жаркая погода и, конечно, с мамой.


Дождь

Он преследует меня всегда и везде. Даже когда я путешествую в жаркие страны, хоть раз дождь прольётся. Но как же по-разному он воспринимается в связи с разными событиями в нашей жизни.

Так странно, что казавшееся замечательным, когда ты был ребёнком, становится противоположным, когда ты вырастаешь. Никогда в мои детские и юные годы дождь мне не мешал. Каким же чудесным был летний день там, на юге, где я провела своё детство, если вдруг посреди знойного дня появлялись тяжелые дождевые тучи, яростно гремел гром, как-то безумно ярко сверкали молнии, и на пышущий жаром, почти плавящийся, асфальт падали первые капли. Все мы бросали свои уличные игры и бежали в подъезды пятиэтажек, чтобы укрыться от этого водного буйства. Если ты чуть запоздал, то в одну секунду промокал насквозь.

Прекращалось всё быстро, и потом наступало главное – теплые, прозрачные, в общем, абсолютно восхитительные лужи, по которым можно было шлепать босиком. Кое-где на них были сине-розово-бирюзовые разводы от бензина, но тогда никто не думал о каком-то вреде для здоровья от этих пятен. Они, скорее, казались отражением всегда появляющейся после дождя нежно светящейся радуги.

Даже год назад, когда я уже совсем взрослая прилетела в родной город, погода позволила мне спокойно загрузиться с трапа самолета в автобус. Но тут начался именно такой дождь – грозный, стеной, при молниях и громе – всё, как положено. К моему удивлению, всё так же, как положено в этой местности, очень быстро он и прекратился – пока автобус нас вёз к зданию аэропорта. И великолепная, сочная радуга поднялась во всей своей красе. А ведь был октябрь. Здравствуй, родной город!

Не мешал дождь и позже, когда я стала старше. Замечательный предлог, чтобы скрыться с каким-нибудь моим любимым мальчиком в подъезде под благовидным предлогом. Тогда считалось нормой быть на виду. Уединиться – о, ужас! И что они там делают, эти дети, вдвоём?!

К счастью, этим вопросом никогда не задавались мои родители, которые работали весь день и доверяли нам с сестрой целиком и полностью. Уже сейчас я понимаю, что если ты уверен, что цветы жизни (ну, то есть наши дети) политы правильно, то и плоды могут быть только те, что ты ожидаешь. Поэтому и жили спокойно мама и папа, не страдая и переживая, что же там между мной и очередным мальчиком происходит в подъезде.

Но вот для любящих посудачить соседок и собственной бабушки это был повод озадачиться моей моралью. Бабушка была замечательная, но очень почему-то сомневающаяся в моей стойкости к противоположному полу. Может, потому что выросла и воспитывалась в то время, когда в книгах и на экране даже легкий намек на поцелуй считался почти эротической сценой, а два прикрытых одеялом тела в постели, даже если просто лежали и тихо посапывали рядом – почти порнографией. В общем, доставалось нашей маме за смелые разрезы на сшитых ею сарафанах, за слишком короткие, открывающие пупок на животе, футболки, за слишком тонкие лямки на топах и прочее подобное «неприличие». Можете вы сейчас представить, что за это моя бабушка называла меня тогда не совсем цензурным словом «сявка»? Даже представить не могу, что с ней стало бы, если бы она увидела, в чем сейчас ходят девушки летом по улицам.

Кстати, о нецензурных словах. Конечно, они были всегда. Но в годы моего детства за их употребление на улице, то есть «в общественном месте» можно было угодить по статье на десять суток в тюрьму. И, конечно, это действовало! Впервые я узнала и услышала про нецензурную брань лет, эдак, в девять. В интеллигентной семье врачей и экономистов в третьем поколении её не употребляли. Моя мама была в шоке, когда, как-то придя из школы, в двенадцать лет я продекламировала казавшееся мне смешным произведение народного творчества – стихотворение, вероятно, уличного поэта без имени и фамилии.

Конечно, я предусмотрительно заменила бранное слово на странное, не существующее в природе, но подходящее по рифме, другое. Но маму было не провести! «Кто тебя такому слову научил?» – возмутилась она, не обращая внимания на смешной смысл стихотворения.

А теперь опять про дождь. Когда я поселилась в столице, дождь для меня стал тем, чем он является в жизни большинства всех взрослых людей, то есть скучным печальным явлением природы, не способствующим позитивному настроению. Как это происходит, так незаметно для нас, – загадка до сих пор.

Только сейчас, спустя много лет, я вернула к нему прежнее отношение детства. Ведь у природы, действительно, нет плохой погоды! А до этого момента, за последние двадцать лет только дважды я испытала восторг и былую радость от дождя. Как?

Всё просто – первый раз с собственными пятилетними детьми всё в том же городе детства, куда я их регулярно привозила из холодного московского лета на встречу с жарким южным солнцем. Ливень затянулся. Был выбор – поддаться дурацкому взрослому настроению и сидеть, изнывая от скуки, в душной квартире или идти гулять под дождем. Дети выбрали второе. Гром и молнии уже прекратились. И вот оно! Опять, как когда-то давно: лужи и потоки воды, из-за которых на главной улице было остановлено движение, и толпы людей, почему-то в тот день вышедших погулять по этой главной улице без машин, прямо по центральной мостовой, по нашему примеру. Да, конечно, лужи не были такими чистыми, как в моём детстве, – экология дала уже сбой. Потоки мутной воды неслись по улице. Но она была такой приятно теплой, а глубина воды – по щиколотку, что все снимали обувь, чтоб не портить, и брели медленно и с удовольствием, как, когда получаешь наслаждение от того, что нарушил какой-то нелепый запрет. Замечательное воспоминание!

Второй раз относится к незабываемому времени, проведённому в Швейцарии. К началу этапа моей «новой жизни». Поэтому и рассказ об этом будет в другом месте.


Мама

Я всегда очень любила свою маму. И всегда считала её очень красивой. Как любой нормальный ребенок. Даже её имя Галя, или Галка, как называл её папа и друзья. Когда я подросла, я поняла, что есть женщины с более правильными чертами лица, красивее одетые, более ухоженные, более молодые.

Но мама, действительно, была всегда красивая и остается в её нынешнем возрасте.

Её красоту я, безусловно, связываю в своем сознании ещё и с тем, что она приносила в мою жизнь добро и гармонию. Я всегда ждала, когда она вернется с работы. Я специально гуляла на той дорожке, по которой она должна была пройти от автобуса или троллейбуса до нашей пятиэтажки. Она шла, я её видела, и это был праздник! Высокая, стремительная, с темными, модно стриженными короткими волосами, яркой губной помадой. Она всегда носила платья не такие, как все, потому что умела шить, и шила себе всё нестандартное. Когда она возвращалась поздно, и было темно, то я не могла ждать её на улице и ждала дома, с тапочками в руках наготове. Она заходила, и я ставила перед ней эти тапочки. Она вносила в дом любовь, тепло, хорошее настроение. А ведь она работала врачом, а потом и заместителем главного врача престижной поликлиники города. И ситуации на работе были разные, но она всегда умудрялась оставлять их за порогом. С ней в квартиру врывалась светлая энергия.

Мама уставала на работе, конечно. Но всегда умудрялась найти время и почитать со мной и сестрой книги, и поиграть для нас на пианино (она окончила музыкальную школу), а мы с сестрой затевали пляски. А ещё она готовила необыкновенно вкусные пирожные-эклеры, торты Наполеоны и всякую другую ароматную, сдобную, тающую во рту выпечку!

Как она находила на всё время, мне непонятно и сейчас. Ведь шила она не только себе, но и нам с сестрой. Правда, мы участвовали, как могли: рано научились обметывать края, так как оверлока у машинки не было, и чтобы изделие получалось аккуратным с изнанки и долго носилось, края надо было обмётывать вручную.

Больше всего в маме я ценила её веру в нас, своих детей. Наши слова не подвергались сомнению. Нам верили. Так же, как верили в наши таланты и способности. Наверное, поэтому, мы старались в глазах родителей быть такими, какими они нас видели. Сестра окончила школу с золотой медалью. Я хоть и не получила медаль, но это был тот момент в системе образования, когда серебряные медали ещё не ввели, а восемь золотых для одного класса посчитали слишком много. В общем, отбор был строг: считали текущие тройки в журнале. У меня была парочка таковых. Медаль я не получила. Но это будет позже, А когда в восьмом классе я участвовала в городской олимпиаде по русскому языку, то заняла первое место. Придя домой, я увидела, мой любимый торт на столе. «Мам! А почему тут этот торт?» – спросила я. «Потому что я не сомневалась, что ты победишь», – ответила мне мама.

Не знаю, получилось ли у меня стать такой мамой для своих детей. Сомневаюсь, хотя старалась. Но, может, в силу того, что родила я в девятнадцать лет и сразу двоих, моих близняшек, то и стиль отношений был немножко другой. Я ещё не чувствовала себя саму взрослой и боялась, чтобы они это не почувствовали и «не сели мне на голову». Поэтому придумала себе роль лидера мини-отряда, и вела себя как старшая сестра, имеющая право командовать, потому что старшая.

Но о том, как они видели и видят меня, наверное, лучше спросить их самих.

А какой я вижу свою маму, я рассказала. Да и для всех наших с сестрой друзей, а потом и для наших детей, она – образец человека, который по моторике, как «перпетум мобиле»; по возможности найти общий язык с любым человеком – она лучший психолог на свете; по тому, как она выглядит в свои почти восемьдесят – она под стать Майе Плисецкой, просто без финансовых возможностей последней, но с той же осанкой, стройностью и стилем.




Таня (рассказ Ланы)


«Она его снова «пилит», – сказала Таня, обернувшись к сестре. Катя была старше на год, но к данному моменту Таня переросла сестру уже на целую голову, и из-за того, что всегда помогала ей отбиваться от дворовых мальчишек (хотя сестра сама их заводила), чувствовала себя старшей и вела соответственно.

Сейчас разговор шёл о родителях в соседней комнате. Сколько сёстры себя помнили, эта сцена повторялась изо дня в день. Только если в начале, когда они были совсем маленькие, многие слова для них были бессмыслицей, то с каждым годом оставалось всё меньше, чего они не понимали. Отец, не самого высокого роста, но могучего телосложения, сидел на софе и даже не пытался увильнуть от матери, которая громко вопила и пыталась ударить его то в плечо, то в бедро, в общем, наносила хаотичные удары. Он только просил: «Паша, (маму звали Полина) потише, девочки ведь рядом».

Причин было всегда две. Первая – отец выпивал. При этом он не становился мерзким слюнявым типом. Вовсе нет. Да и деньги он пропивал не все. Достаточно приносил. В квартире всё было, И в отпуск они с матерью на море ездили. Дочерей он любил, и всегда старался рассмешить. И со смены (он работал водителем) всегда приносил для детей что-то вкусненькое. Но у матери были какие-то свои счёты, которые девочки поначалу не понимали «Вовка, у тебя майка опять наизнанку, и ночью от тебя опять толку не будет никакого». То, что с каждым прожитым годом сестры стали понимать яснее, вгоняло их в краску. А потом привыкли. Отец уже не всегда приходил на ночь, и девочки его понимали: любовь в этой квартире исчезла совсем. Не только между родителями, но и по отношению к ним.

Мать, отработав смену в столичном колледже, где она была в списке лучших педагогов, приезжала домой и изобретательно устраивала какие-то странные спектакли. Вместо того, чтобы накормить голодных сестер (готовить они научились рано, но ведь нужны деньги на продукты), она доставала из шкафа нарядную ночную сорочку и объявляла: «А теперь, пошли из квартиры вон! Ко мне сейчас придет любовник, ведь ваш отец ни на что не годится». То, что с мамой лучше не спорить, чтобы она не стала громко, на всю лестничную площадку, голосить, сёстры уяснили быстро. Набросив верхнюю одежду, они мчались из дома прочь, зная, что никто сейчас не придёт в эту квартиру, но, вероятно, маме, от этого спектакля станет легче.

Повезло им сильно в одном: на первом этаже дома в ближнем Подмосковье, где они жили, находилась библиотека с читальным залом. Их туда всегда пускали. То, что девочкам не хотелось, чтобы все знали подробности жизни их родителей, казалось, шло вразрез с желанием матери, которая ходила и к отцу на работу, требуя от его начальства «приструнить этого кобелюку», и к той «потаскушке», где отец мог в уюте поспать после смены, предварительно пропустив бутылочку. В общем, округа была в курсе всех событий Таниной семьи. Благодаря времени в читальном зале, Таня и Катя росли начитанными и уроки делали исправно, и очень прилично учились. Тяжелее всего было зимой, когда мать могла уже поздним вечером устроить подобную сцену, а читальный зал был уже закрыт, и девчонки мерзли, стоя в подъезде. Когда же она их, наконец, впускала, то есть хотелось так, что сводило животы, но нужно было быстрее прошмыгнуть в постель и спать.

Потом вдруг отец появлялся в квартире опять, и становилась и сытнее, и уютней. На лето он отвозил их в деревню к бабушке, в Липецкую область. Там был замечательный дом, выстроенный на века из толстенных брёвен, с печкой, которую сложил дед, по призванию печник. Здесь девочки отъедались, отходили от подмосковных будней и душой, и телом.

Здесь же первый раз с Катей случилось то, что поначалу очень Таню напугало. Как-то посреди ночи она была разбужена громким криком. Когда Таня вскочила с постели, то увидела, что Катя сидит в кровати и очень громко кричит. Она подошла к сестре, взяла её за руку, погладила по плечам, прижала её голову к себе и успокоила. Но с тех пор ночные крики Кати стали повторяться довольно часто. Никто из взрослых сильно этим не озаботился, и они продолжались ещё очень долго, до тех пор, пока сестры жили вместе. Дальше были определённые изменения, но об этом позже.

В этой же деревне обитала не только родня отца, но и матери. Две её сестры со своими мужьями, которые общаясь с девочками, задавали такие вопросы, что Тане хотелось затаиться и молчать. Уже тогда она очень тонко чувствовала недобрую зависть, исходящую от тёток. Ведь только матери удалось так удачно перебраться поближе к столице, когда папа нашёл там работу на военном заводе шофером при начальнике. Да и квартиру от завода получить удалось. И мать там несколько лет на этом заводе проработала, прежде чем случилась перестройка, на заводе начались беспорядки, и родители освободились от пожизненной принадлежности к «почтовому ящику» (так тогда называли военные учреждения). Катя была не столь проницательной и охотно делилась любыми семейными событиями со всей родней. Тётки ей явно благоволили больше, видя, что Таня себе на уме.

А потом опять возвращение в Москву. И всё начиналось по новой. Очень спасала школа. Таня любила школу. Класс был хороший, дружный. И классная руководительница оказалась понимающей. Когда появлялась в школе мама, и требовала от классной применить меры к дочери, которая подделывает отметки в дневнике, или ещё за какие-то обычные ученические проделки, то классная только покорно кивала головой. Но Таня как-то услышала её разговор с другой учительницей и слова: «Бывают же такие родители! Все приходят и защищают своих детей, а эта – «Накажите построже!» А девчонки ведь у неё хорошие, Таня, вот, к примеру. С ней бы позаниматься дополнительно, и в институт сможет поступить, не в пример многим».

Институт для дочерей, однако, совсем не входил в программу Таниной мамы. «Вы здесь живете, а значит, вы должны оплачивать газ, воду, свет, платить за продукты!» Одна вслед за другой сестры поступили в швейное училище в Москве.




Мальчики





Лика


Здесь никаких параллелей провести даже не попытаюсь. На юге девочки быстрее развиваются, взрослеют, и то, что для Ланы до сих пор ярко, как будто это было вчера, у меня стерто из памяти почти полностью. Да ещё, как я уже говорила, наличие брата и не шедшие с ним сравнение другие ребята не способствовали моему увлечению противоположным полом.

Единственное воспоминание о лениво просыпающейся чувственности связано с Одессой. Там жили папины родственники, и каждое лето мы вместе отправлялись всей семьёй их навестить.

Что сразу удивляло, так это южное гостеприимство. Не было этого страха московских жителей: «Не дай Бог, кто там опять у нас остановится?!» Нет, здесь были искренне рады гостям. Всей огромной воссоединившейся семьёй мы вечером собирались на ужин. Те, кто в отпуске, днём ходили на море с детворой, а к вечеру, чтобы облегчить жизнь работающих хозяев, делали закупки и готовили еду на эту огромную и прожорливую компанию.

В течение учебного года не случалось никакого отчуждения. Стоило мне, москвичке, появиться, как тут же мои сестры-одесситки делились своими сокровенными секретами, и разлуки, как будто и не было.

Именно здесь я первый раз влюбилась. Это был не пацан, а уже парень. Загорелый и мускулистый, он приходил в соседний двор к подружке моих сестер. На фоне этой подружки я была абсолютной замухрышкой, в чем отдавала себе отчет, а потому и не ревновала, не переживала, и планов не строила. Просто сама себе честно призналась: «Втюрилась ты, Лика, втюрилась!» Я решила отпустить такие же длинные волосы, как у соседки, чтобы следующим летом так же эффектно их собирать красивой заколкой, как это делала она.

Целый год по совету журнала для женщин Советского Союза «Работница»[3 - «Работница» – ежемесячный общественно-политический и литературно-художественный журнал для женщин; выходит в издательстве «Правда» (Москва); основанный по инициативе В. И. Ленина, 1-й номер вышел 23 февраля (8 марта) 1914 в Петербурге тиражом 12 тыс. экз. ««Работница»» была первым большевистским массовым легальным журналом, ставившим своей целью защиту интересов женского рабочего движения. В связи с трудностями периода Гражданской войны 1918—20 издание было временно прекращено; с января 1923 возобновилось в Москве. Тираж (1974) 12,6 млн. экз. Журнал награжден орденом Ленина (1964) и орденом Трудового Красного Знамени (1933). https://www.sites.google.com/site/zurnalysssr/home/rabotnica] я старательно втирала в волосы кефир, чтобы они быстрее росли и лучше выглядели. Я купила на сэкономленные от обедов деньги яркую и блестящую заколку. Волосы, и, правда, росли быстро и стали плотнее и прочней.

В мыслях я рисовала картину, когда приеду в Одессу, встречу «своего» парня, мы остановимся поприветствовать друг друга и немного поболтать после целого прошедшего года. Я, будто случайно, чтобы поправить волосы, расстегну и сниму заколку, и волосы блестящей волной рассыплются по плечам, и парень забудет про соседку и падёт к моим ногам.

Сладкие мечты! В мае месяце, воспользовавшись чьей-то чужой расчёской в школе, я заполучила несносных мелких насекомых в свою роскошную, добытую упорным трудом шевелюру! Чтобы вылечиться от педикулёза, волосы пришлось переоформить в короткую, к счастью, тогда модную стрижку «гарсон». В переводе с французского, который я учила к тому времени пару лет в школе, это означает «мальчик». И этим всё сказано. Заколка ещё долго будет лежать, дожидаясь выполнения своего предназначения, на книжной полке.

В Одессу я приехала внешне уверенной в себе «столичной штучкой», стриженной по последней моде, но внутри я была до сих пор разочарована несбыточностью надежд. Хотя у меня такие вещи проходили всегда быстро и не сильно болезненно. И всё же, когда в силу обстоятельств, «мой парень» вдруг взглядывал на меня, я просто таяла от счастья.

Вот такая моя первая влюбленность. Ну, какое тут может быть сравнение с вулканическими страстями Ланы.




Лана


Я всегда была влюблена. Сколько себя помню. Хотя нет – помню я себя с двух лет, а влюбляться стала с детского сада, то есть с четырех. Андрей, Сережа, Сережа, Андрей – сад и школа начальная. Разнообразия имен почему-то в моем списке не наблюдалось.

Папин типаж довлел многие годы. Как правило, все мальчики, а потом парни и мужчины были крупными, высокими светлоглазыми блондинами. А лишь изредка возникающие кареглазые – почему-то невысокими брюнетами и шатенами.

Брюнет возник впервые только в средней школе, кстати, с папиным именем – Леонид. А потом Олег, и тоже брюнет. Именно ему я первый раз сказала фразу, когда наши «отношения» (это в пятом-то классе!) находились в стадии разрыва: «А если я скажу, что люблю тебя, это что-то изменит?» Это не изменило ничего. Разрыв в виде отмены встреч на переменах, проводов после школы, длинных телефонных разговоров ни о чем и гуляний по вечерам все же случился. Но о себе я узнала, что я решительная, бесстрашная и, наверное, не очень гордая по параметрам множества книг, которые я на тот момент прочитала.

Семья была читающая, я следовала примеру старших. И с шести примерно лет, если не гуляла, то читала. Спорта, шитья, вязания или чего-то ещё в моей жизни не было. Ну да, ещё любила печь и есть с подружками что-нибудь сладкое, мною же испеченное, или купленное в магазине.

Моей семье Олег не очень-то нравился. Он был двоечником, а его мать безработной спекулянткой. При социализме так назывались нынешние коммерсанты, которые «добывали» товары из разряда редких (а их перечень был огромен) по одной цене, а потом перепродавали втридорога. Естественно, свою прибыль, они не делили с государством. Охарактеризовать ситуацию одной можно современной фразой, – уход от налогов. Уже после разрыва состоялся разговор с моей мамой, которая пыталась меня утешить и перечислила все вышеуказанные недостатки моего друга. В ответ она услышала, что мне всё равно, кто его мама, ведь люблю-то я его. Вот так, первый раз в одиннадцать лет я защищала свою любовь. Это было зимой.

А уже весной возник опять голубоглазый блондин Вадим. И жизнь стала опять прекрасной. Вообще, еще тогда, я сделала своим правилом «не убиваться» из-за мужчин.

Воля у меня была железная. Это касалось всех сторон обыденной жизни. Так почему бы не применить установку «к такому-то сроку достичь того-то» и к мальчикам? Для них я отвела по загадочным до сих пор для себя мотивам срок в две недели. Забыть и перестать страдать за две недели? Удивительно! Но всегда всё получалось! Я ещё глубже зарывалась в выполнение школьных домашних заданий, чтение книг, прогулки, выпечку и поедание сладостей с подругами и через две недели обнаруживала: «Свершилось! Я излечилась от чувства скорби и грусти!»

Потом мои родители и, естественно, мы с сестрой Наташей, переехали в новостройку на окраине города. Сестру, которой оставалось два года до окончания школы, решили не переводить в другую. Меня же, после долгих обильных слез, определили в новую школу. Как-то случилось так, что совсем не в самую ближнюю. Туда надо было ехать утром в набитом автобусе.

Всего, в итоге, я поменяла четыре школы. Тогда я ещё не понимала, какая это замечательная подготовка для моей последующей жизни: все смены школ, пионерский лагерь каждое лето с семи до четырнадцати лет – я научилась быстро и без стрессов адаптироваться тогда, позже и сейчас. Но обо всем по порядку.

Первая смена школы была, признаю, не простой. Даже ежегодный, а точнее ежелетний опыт адаптации в лагере, не сработал. Но не из-за моей психики – нет. Я первый раз тогда столкнулась с понятием «другая социальная среда». Тогда эти, ещё не очень понятные мне слова, произнесла моя мама.

Всё в этой школе было не так: в первую школу я ходила пешком по зеленым уютным Черемушкам. И в первый класс школы девочки и мальчики из детского сада и двора перекочевали со мной. Многие дети приятелей моих родителей учились в этой школе. Один круг общения, одинаковый социальный слой (да-да, несмотря на провозглашенное в революцию 1917 года всеобщее равенство, фактически, даже за прошедшие шестьдесят лет, общество не нивелировалось). Благоустроенный и обеспеченный транспортом район.

На новом месте жительства в школу я ехала в сторону полей-огородов, то есть от центра. Минут двадцать-двадцать пять. Публика, как ученики, так и учителя, тоже сильно отличалась от мне привычной. Они все не были плохими или злыми, или глупыми. Они просто были серыми. Учителям сразу не понравилась мои нестандартные форма, прическа, письменные принадлежности и, вообще, вся моя нестандартность, несмотря на прилежание.

Формы, начиная с первого класса той предыдущей школы, мне всегда шили на заказ. Сперва, потому что я пошла в первый класс с шести лет[4 - в первый класс с шести лет – с момента создания Советского государства на следующий день после проведения 2-го Всероссийского съезда Советов 26 октября (8 ноября) 1917г. совместным Декретом ВЦИК и СНК была учреждена Государственная комиссия по просвещению. 26 декабря 1919 был подписан декрет о том, что всё население страны в возрасте от 8 до 50 лет, не умевшее читать или писать, обязывалось обучаться грамоте.В период Великой Отечественной войны снижен возраст приёма в общеобразовательную школу с 8 до 7 лет. https://ru.wikipedia.org. Приказ Минпроса СССР от 29.01.1985 n 16 "О введении Положения о детском дошкольном учреждении" впервые упоминает о переходе на школьное обучение с 6 лет https://www.lawmix.ru] по личной договоренности с директором. Далось мне это нелегко. Причина была не учеба – нет. Учиться мне нравилось. Но учительница, которая прежде отучила в начальной школе мою старшую сестру Наташу (а сестра была отличницей), при каждом не идеально выполненном мною задании угрожала отправить меня назад в садик. И не то, чтобы садик был мне страшен. Просто не хотелось быть хуже сестры. Так сформировалось соперничество, которое длилось годы. Причем, соперничала, кажется, только я. Сама, в своей душе. Где-то моё стремление быть всегда и везде в числе первых мне в жизни потом сильно поможет. Но не в отношениях с сестрой. Это точно.

Так вот, в первом классе я была самая мелкая в прямом смысле. Младшая и очень маленькая. Форм такого размера в магазинах просто не было. В итоге, мне её шили.

А потом мама взяла это за правило – не покупать нам с сестрой форму, а шить. Всегда! Моей маме хотелось, чтобы мы выглядели красивыми девочками. Готовые формы этому не способствовали. Моя первая школа была лояльна к подобным проявлениям индивидуальности. Преподавательский состав блистал не только интеллектом. Уроки учителей были такими же яркими, интересными и запоминающимися, как и их одежда, тоже сшитая на заказ или купленная явно не в залах государственных универмагов, а добытая там же, но «с черного хода». Опять-таки и ученицами мы были с сестрой выдающимися. Что-то сходило с рук и поэтому тоже. В пост перестроечное время эта школа сразу стала лицеем, так как учителя выдавали таких учеников, которые потом легко поступали в престижные вузы города и столицы. Зарекомендовала себя школа, одним словом, индивидуальным подходом.

Хотя, что касалось моей прически, то тут возмущались учителя всех четырех школ, и началось всё именно в первой. Ведь в начальной школе мои волосы были гладкие и блестящие, как отутюженные. А потом началась игра гормонов. С четвертого класса вдруг волосы пошли волнами, чтобы к пятому стать, как у настоящей африканки. Мелкие темные кольца в виде негритянской шапки. На улице прохожие меня называли «Бони М». В пионерский стандарт этот образ точно вписывался плохо. К тому же это время совпало с новым витком моды на химическую завивку. Именно поэтому моих родителей вызвали хотя бы по разу в каждую из школ, чтобы уточнить, как это девочке разрешают делать «химию». Родителям приходилось давать подробные объяснения о таком отступлении от правил.

Школьные принадлежности тоже были «не в струю». В то время, когда девяносто пять процентов соотечественников путешествовали внутри страны, мои мама и папа умудрялись на своих работах раздобыть путевки и разрешения для выезда в зарубежные, пусть и социалистические страны. Работали они в специализированных клиниках города. Кстати, ни я, ни сестра по их стопам не пошли. Врачами не стали, хотя и бабушка с дедушкой тоже были в этой профессии. Врачами родители были хорошими, да и с редкой тогда специализацией. Помогали успешно многим, как обычным людям, так и высоко поставленным лицам города и края. Поэтому выезжать им разрешали. Благодаря таким поездкам мои ластики, карандаши, ручки и пеналы были не стандартными, как у большинства, а блестящими и ярких цветов.

И вот такая неординарная ученица с копной негритянских волос, в кримпленовой форме и фартуке с оборками («Это очень женственно выглядит» – любовалась, глядя на меня, моя мама) появилась в полусельской школе на самой окраине города.

Дети нуждаются в лидерах. Я всегда пыталась держаться в тени, склонности к власти и лидерству у меня точно никогда не наблюдалось. Они подразумевают ответственность за других. Я же однозначно знала, что на собственные силы, знания и характер рассчитывать могу, а вот как поведут себя другие – это непредсказуемо. К тому же это подразумевало выполнение дополнительных обязанностей, на которые мне совсем не хотелось тратить своё личное свободное время: я любила читать, гулять, смотреть телевизор и ходить к подружкам в гости. Когда проходили коллективные выборы на любые руководящие позиции в классе или школе, я старательно уклонялась. Следуя неправильной логике учителей, которые считали автоматически всех отличников активистами, это было довольно сложно, но у меня успешно и долго получалось. И все же неформальным лидером я получалась сама собой.

Объективно говоря, проблем с одноклассниками у меня не было. Противной я точно не была. Прекрасно уживалась как с мальчиками, так и с девочками, несмотря на то, что оттягивала всегда на себя львиную долю внимания первых. Училась прекрасно, списывать всегда давала. То есть такой милый «ботан».

Но учителя в новой школе меня невзлюбили. Я это чувствовала, и в школу по утрам хотелось идти с каждым днем все меньше, хотя такого со мной не происходило до сих пор никогда. Четверка по предмету «труд» в конце четверти за то, что я плохо умела рубить топором и связывать из проса, растущего здесь же, на школьном участке, веники, потрясла мою маму. Когда она вернулась с родительского собрания, где ей было сказано, что и мои пятерки по геометрии и истории натянуты (а это были предметы, по которым все предыдущие годы я всегда была одной из лучших в классе), было принято решение найти возможность и перевести меня в другую школу. Ту, которая находилась значительно ближе к дому, и куда ходило большинство ребят из нашей новостройки.

Изначально нам было сказано, что она переполнена и в шестых классах нет мест. Однако, мама подключила папу, и он, как и все его коллеги, устроившие туда детей, нашел личный контакт в управлении школы, и меня туда всё же приняли. Итак, это была третья школа в моем послужном списке. В классе я стала сорок второй ученицей.

В эту школу можно было очень быстро доехать на автобусе или идти пешком минут двадцать пять. Утром, чтобы не опоздать, мы всей веселой толпой набивались в автобус, а домой, как правило, той же толпой возвращались пешком.

«Мочалка!» – часто звучало мне вслед. Таким прозвищем меня немедленно окрестил один из старшеклассников, и некоторый другие охотно вторили ему. Благодаря чудо-волосам меня невозможно было не заметить. Ну, а в букете со всем, о чем я писала раньше (формы, каблуки, «дипломат» вместо портфеля и т.п.) я набирала популярность с бешеной скоростью, как среди мальчиков, так и среди девочек. В классе была борьба, кто будет моей подружкой, а среди старшеклассниц я вызывала нездоровую зависть.

Прозвище на моей популярности никак не отражалось. Наоборот! Такой востребованности, как тогда – в той, школе, в том дворе, в том возрасте – с одиннадцати до четырнадцати лет – больше не было никогда. Но лично меня прозвище бесило. Та часть старшеклассниц, которая лишилась из-за меня внимания парней, особенно усердствовала на переменах: «О, Мочалка идёт!» При этом я не проявляла никакой активности, чтобы получить это мужское внимание. Хотя кокетство тогда уже проснулось, и мне нравилось быть милой в глазах всех подряд, я никого из себя «не строила». Существовали тогда такие выражения «строить из себя», «выделываться». Нет, все было безобидно. Просто кожа свежая и чистая, длинные ресницы слегка загибались, зубы по меркам СССР почти идеально ровные, уж верхний ряд точно. Да, фигура начинала оформляться во что-то привлекательное, ну, по крайней мере, без кривых ног и с тонкой талией. Хохотать любила куда больше, чем ныть или ворчать. А что такое зависть или ревность, вообще не ведала, не знала. Ну, ревность, быть может, совсем чуть-чуть. Очень уверенная в себе особа тинэйджерского возраста.

Как следствие, по пути в школу или из нее, на переменах в школе, гуляя во дворе, я никогда не была одна. Тут же кто-то приобщался к юной красотке (таковой я уверенно считала себя ещё лет десять). Несмотря на то, что мои лучшие подруги всегда были действительными красавицами, к тому же ничуть не глупее, а чаще и способнее меня, и я полностью отдавала себе в этом отчет, комплексов не возникало. А вот лет после двадцати вдруг (точнее совсем не вдруг!) произошла метаморфоза, но об этом потом.

И именно эти ревность и зависть в глазах старших девчонок заставили меня относиться негативно к прозвищу и их комментариям. «Надоело, достали!» – в какой-то момент решила я. Последовав не самому мудрому совету своих поклонников, по совместительству одноклассников этих девочек, я отправила барышень, фигурально здесь выражаясь, так далеко, насколько позволяет родная русская речь, которой обучают не в школе, а на улице. После такого неожиданного и дерзкого ответа воцарилось молчание. Все преследования-приставания прекратились. Но то, каким молчание было недобрым, я в полной мере прочувствовала следующим летом. Как-нибудь вернусь к этому моменту.

Школьная и дворовая жизнь текла своим чередом. В этой школе я опять мгновенно стала отличницей. Учителя меня любили: прилежная, аккуратная, неконфликтная, с прекрасно поставленной речью и великолепной памятью. Во дворе я была совсем не заунывной. Сюда, в этот большой двор новенькой кирпичной девятиэтажки, стекались разные мальчишки: начиная от коренных резидентов, то есть живущих в доме тинэйджеров, и заканчивая приходящими из близлежащих домов. Почти все мы были из одной школы. В общем, к вечеру ребята заполняли все скамейки нашего двора. Да! Именно мальчишки, девочек посторонних как-то не было.

Без «звёзд» среди мальчиков тоже не обошлось. Кто звезду делает звездой? Конечно, поклонники. В данном случае, поклонницы. Такой звездой стал десятиклассник (на тот момент это был заключительный класс средней школы) с именем Раф. Думаю, никаких сомнений нет даже сейчас, что само имя уже претендовало на звёздность!

Со мной всё произошло следующим образом.

– Лана? – он вставил ногу в створки лифта, и я не могла их закрыть и уехать на свой шестой этаж.

– Пусти! Мне надо домой.

– Хорошо, я тебя отвезу. – Дверцы закрылись, и Раф, приблизив своё лицо к моему, поцеловал меня в губы.

Сказать, что моё сердце в этот момент рухнуло вниз так, как это происходит на аттракционах в Парках развлечений, не сказать ничего. Я буквально растеклась по стенке лифта и мечтала об одном, чтобы это не заканчивалось никогда! Но лифт остановился. Я вышла и услышала вслед: «Увидимся!»

Я понятия тогда ещё не имела, как целоваться правильно, а как неправильно, что там нужно делать губами, языками и всем прочим, но то, чтобы это «Увидимся!» наступило опять, как можно скорее, я уже мечтала.

Естественно, я очень быстро поняла, что Раф был готов прикоснуться своими восхитительными губами практически ко всем мало-мальски привлекательным девичьим лицам нашего двора от пятнадцать до тридцати. Да, да! Он был таков, наш Раф. Высокий, не противно худой, как многие ребята в этом возрасте, а с прекрасным мощным телом в золотистом пушке природного блондина. Волосы красиво, прямо-таки художественно завивались над высоким лбом и магическими голубыми глазами. Умом он не блистал, но тупицей тоже не был. В общем, чисто внешне – нордический бог, внутри – просыпающийся Казанова.

Мне повезло. Я получила первый поцелуй в своей жизни от красивого мальчика, без свидетелей, не будучи пьяной, или принужденной к этому. В общем, этот поцелуй очень сильно повлиял на моё представление о страсти и чувственности.




Таня (рассказ Ланы)


Таню в детстве нельзя было назвать даже хорошенькой, а ещё и избыточный вес.

Они были похожи с сестрой чертами лица. Но Катя была мелкая, худая, русоволосая, голубоглазая. В мамину масть, одним словом. А Таня мастью и комплекцией пошла в папу: его мощью в теле, цветом волос – светлым, но с выраженным рыжеватым оттенком, рыжеватыми же бровями и янтарным цветом глаз. Не ореховым или карим, нет, именно янтарным. Носы у обеих сестёр были короткие и настолько четко очерченные, что когда я впервые с Таней нормально разговорилась, то сразу спросила: «Ты пластику делала?» Таня оторопела, так как к тому моменту она, действительно, делала пластику, но не предполагала, что это можно заметить. Когда она поняла, что речь о носе, она рассмеялась и сказала: «Нет, стопроцентно мой!»

Всё портила нижняя часть лица: подбородок был маловат и сразу переходил в шею. Через пару лет Таня покажет фото своей семьи, и станет очевидно, что это ей досталось от бабушки, папиной мамы. Крупный рот обнажал, когда она смеялась, неровные зубы. Однако, комплексами по поводу внешности Таня не страдала. Она считала себя хорошенькой, а убойное чувство юмора и широкий кругозор привлекали к ней многочисленных друзей и подружек.

Рослую Таню с её мощным телосложением охотно приняли в гандбольную команду школы, и практически сразу она стала капитаном. Характер соответствовал: настойчивая, целеустремленная, неконфликтная, смешливая. В общем, в команде она точно была лидером и звездой. Сила в её богатырском теле была недюжинная. Команда побеждала год за годом на соревнованиях школ Подмосковья.

Определенная популярность у Тани среди парней была. Среди тех, кто не боялся показаться смешным на фоне её роста. С Таней не было скучно, из-за полноты она не переживала. На диетах не сидела, что ценят мужчины в любом возрасте. Недотрогой, в отличие от сестры, на которую оказало влияние специфическое детство, тоже не считалась.

Однако, сказать, чтобы Таня, как многие другие подруги и одноклассницы, мечтала о любви, поцелуях, объятиях и подобном было бы большим преувеличением. На фоне происходящего дома её основными желаниями были – нормально есть, спать, учить уроки, и чтобы при этом тебя никто не трогал. В общем, спокойствия и, в какой-то мере, даже одиночества хотелось Тане больше всего остального.

В школьные годы отношения с ребятами складывались, к её удовлетворению, как товарищеские. Её спокойный дружественный настрой, заливистый смех, простой, без ехидства или насмешки юмор способствовали тому, что создавалась атмосфера, лишенная кокетства, неловкости или неоднозначности. Парни в школе редко бывают настойчивы, они ещё довольно робкие, поэтому Таня тогда не придавала большого значения тому, что поклонники малочисленны.

Но правила у Тани определенные сформировались. Так, она считала поведение парня не мужским, если он не платил, когда они вместе шли в кафе или если он приходил в квартиру с пустыми руками (как только они с сестрой стали получать какие-то деньги после окончания техникума, сразу же съехали из родительской квартиры).

В силу всего вышесказанного Таню всегда привлекали, скорее, молодые мужчины, чем ровесники. Но и тут не особо складывалось, так как у мужчин к Тане были, как она это сама обозначила, «постельные требования». А ещё ей хотелось быть для них единственной. Соперничать в её планы не входило. Она заявляла: «Я в гареме жить не хочу». Поэтому без волнения и отчаяния спокойно ждала, когда объявится, тот, кто нужен ей и кому нужна одна она. Таня всегда была уверена, что «свой» никуда не денется.




Взросление





Лика


У меня взросление началось по самому жёсткому варианту. Убили моего брата.

К этому времени мы жили в одном районе, но в пятнадцати-двадцати минутах езды друг от друга на троллейбусе. У него с женой уже родилась дочка, и я любила их навещать, так как роднее и ближе Серёжи никогда никого не ощущала. Здесь мне были рады в любое время дня и ночи. Его жена Оля была между нами посередине по возрасту, очень любила брата, понимала, как ей повезло, что он уже состоявшаяся личность и мужчина, ответственный за свою семью.

В общем, когда я появлялась на пороге, то первым делом меня встречали объятия брата, потом меня неизбежно кормили, потом я возилась с племянницей и делилась с Олей эпизодами школьной жизни, разбирала ссоры с подругами, если таковые вдруг случались, рассказывала о своих симпатиях. Серёжа просто был рядом в этой малогабаритной квартире, и само его присутствие создавало в душе чувство защищенности и уюта в душе.

Мы созванивались регулярно по городскому телефону. К счастью, и в нашей квартире, и в Серёжиной телефоны были. Звонками не надоедали, но пару раз в неделю звонили друг другу обязательно. Как раз накануне вечером мы поболтали с Серёжей о моих планах на зимние каникулы. На улице моросил ноябрьский дождь со снегом, и сидеть в кресле с трубкой у уха и представлять, как в первые дни нового года мы вместе с его маленькой дочкой пойдем в цирк, было очень приятно. Поэтому когда на следующее утро, часов в семь, раздался телефонный звонок, и папа, готовясь на работу, сказал: «Лика, возьми, пожалуйста, трубку», я сильно удивилась, услышав голос Оли. Голос был Оли, но звучал он так, будто это была не она. Обычно жизнерадостный, молодой и звонкий, сейчас голос глухо и ровно произнёс какие-то странные слова: «Лика, вы с папой должны приехать. Ты посидишь с Настенькой, а нам с папой надо в милицию. Серёжу убили».

Наверное, в тот момент Оля посчитала, что я уже взрослая, и меня не надо готовить, прежде чем сказать такую ужасную правду. Или она совсем в ту минуту не думала ни о чём другом, кроме того, что её жизнь с маленькой дочкой, в которой они были защищены и любимы, рухнула и исчезла навсегда. Одним словом, мои эмоции её точно не волновали. Я, с трубкой у груди, ещё не до конца осознав всё происходящее, сказала папе: «Папа, звони на работу, что ты не придёшь. Тебе надо с Олей в милицию. Серёжу убили».

Серёжу убили неизвестные, которые не будут найдены никогда. Его стукнули чем-то тяжелым по голове прямо у подъезда, когда он поздно вечером, как обычно, возвращался с работы. Оля забеспокоилась ранним утром, когда проснулась и поняла, что его нет рядом в постели. Обычно, он не будил их с дочкой, а потихонечку ложился рядом на диван.

До сих пор не пойму, с какой целью это было сделано. Возможно, думали, что несёт зарплату. В эти даты её обычно выдавали во всей стране. Возможно, просто разозлил какую-то шпану отказом дать прикурить, а он и, вправду, не курил. Предположений может быть много и разных. Преступление не было раскрыто. Факт был всего один: я лишилась в тот день человека, который знал меня всю мою жизнь, оберегал как маленькую младшую сестру, утешал и помогал в трудную минуту, любил просто так, не за что – как же это нечасто бывает!

На кладбище я не поехала, осталась дома с племянницей. Видела маму, которая приехала к дому, где у подъезда поставили гроб, чтобы родные, близкие и сослуживцы могли попрощаться с Серёжей. Она, как всегда, была не трезва, но хотя бы вела себя прилично и молчала. Дождя в тот день не было, подморозило, проглянуло солнце. Но на сердце был лёд и серая пелена в душе.

Помню, что сделала странный вывод: во-первых, никаких вечерних и ночных смен на работе, чтобы туда идти и возвращаться домой, когда идёт много людей. А во-вторых, окончу школу и выйду замуж! Мне нужен новый защитник, утешитель и тот, кто меня будет любить вместо брата.

Я очень хотела жить и хотела любви и спокойствия.

Как последствие этих выводов, моя учёба в школе в последние годы отличалась от прежних лет. Я старалась. Мне хотелось получить приличный аттестат и поступить в хорошее училище (об институте или университете я тогда не думала, так как хотела собственных денег). Я стала более пристально присматриваться к парням. Какие они? Может, есть рядом кто-то стоящий?

А совсем скоро ушла из жизни мама. Впрочем, «ушла» – это не про маму. Уходят люди с чувством собственного достоинства. Мама же, в очередной раз напившись, шла ночью домой, но не дошла, так как присела на скамейку и так с неё и не встала, замёрзла. Может, сердце прихватило, может, заболело что-то ещё, ведь к этому моменту она была совсем не здоровой пожилой женщиной. Утром её нашли соседи и позвонили нам с папой. Вдвоём мы её и хоронили. Было очень холодно. Сильный мороз, который застал маму на той скамье, держался долго в ту зиму, около двух недель. Папа берёг женщин своей новой семьи и не хотел, чтобы они лишний раз выходили на улицу.

Так, вместе с Серёжиной и маминой смертью, мы вдвоём с папой оставили позади всю нашу предыдущую жизнь.

И все-таки молодость всегда берёт своё. Веселье и жизнерадостность вернулись ко мне. Я всё реже ходила в гости к Оле, так как там всё напоминало мне о Серёже, а я хотела идти дальше и жить дальше. Я стала активнее выходить с Женей и Ксенией на дискотеки, они стали как раз приобретать популярность и возникать не только в центре, но и в разных районах Москвы. Моя сводная сестра Света стала мне гораздо ближе. Она видела всё горе от пережитой мной потери брата, очень меня жалела, чаще разговаривала и пыталась развеселить. В общем, потеряв брата, я нашла не сводную, а почти родную сестру.

Перед выпускным десятым классом мы всей семьёй опять съездили в Одессу. И в это лето я поняла, что я изменилась внешне. Южане всегда более открытые и щедрые на эмоции и комплименты. Мне улюлюкали с восторгом вслед и присвистывали. Обнаружилось, что не что иное, как мои ноги стали объектом притяжения мужского внимания. И как-то придя с пляжа домой, где получила опять дозу внимания, я прямиком отправилась к зеркалу, чтобы изучить себя.

На меня оттуда смотрела уже не девочка, а девушка. Молоденькая, с выгоревшими волосами, слегка загорелой кожей и оттого особо голубыми глазами. Абсолютно круглая форма сильно упрощала лицо, которое могло бы быть гораздо более привлекательным, будь оно овальным. А так и глаза казались меньше, и рот. Нос же и брови выглядели внушительно. Всё было мило, но не более. По счастью волосы тоже были хорошие, плотная копна чуть выше плеч, русого цвета.

Теперь настал черед осмотра фигуры. Грудь моя мне не нравилась совсем, не то, что у московской подруги Ксении. У неё это были мячики, а у меня какое-то козье вымя, посаженное не на тонкий, как у Ксении стан, а на широкую грудную клетку, переходящую в талию, которую осиной назвать точно было нельзя. При этом я совсем не имела лишних килограммов, просто Бог создал меня вот такой – вполне стройной, но совсем не изящно-статуэточной. Дошла очередь до ног. Теперь я поняла, почему же мне здесь мужчины оказывали столько внимания. В вечно холодной Москве чаще всего носили брюки, джинсы, юбки ниже колен. А тут, когда при тридцатиградусной жаре в ходу были или шорты, или мини-юбки, ноги оказались на виду. И да, признаю, придраться было не к чему. Они были не длиннющими, как у моделей в журналах, но в сравнении со многими, увиденными на пляже и в городе, всё же длиннее средних по пропорциям моего тела. И форма была, как у породистых кобыл – с узким удлиненным коленом, стройными щиколотками и хорошо развитыми мускулами. Это при том, что спортом я не занималась. Вот тут Бог отвалил от души! Ногами я осталась довольна вполне, и поняла, что они – моя убойная сила. В голове вдруг возникла рифма:



«Стройные ножки, крепкие грудки –

Может, мне стоит стать проституткой?!»



Подмигнув сама себе в зеркало, я отправилась принимать душ и переодеваться к обеду.

В голове сидела мысль – всего год до окончания школы, потом техникум и можно замуж выходить. Какой техникум и за кого замуж, я в тот момент сильно не задумалась.




Лана


Первым шагом на пути к взрослению было осознание того, что люди живут по-разному. Вроде бы, провозглашались тогда чётко и внятно со всех трибун социалистические лозунги «От каждого по способностям, каждому по труду», но невозможно было не заметить, что уж больно велика порой разница в том, как жили семьи разных друзей-подруг. И не всегда согласовывались способности, труд и вознаграждение.

К примеру, ещё в начальной школе я заметила, что мои родители хоть и работают не меньше родителей лучшей подружки, но не имели мы дома цветного телевизора, машины и ремонта в квартире с входящей тогда в моду отделкой стен обоями. Мои родители – врачи, родители Веры – продавцы в продуктовом магазине. Понятно, что в семь-восемь-девять лет я не озадачивалась этими различиями. Но слепой я ведь тоже не была. Волей-неволей я всё замечала.

Позже, когда мы переехали в новый район, и весь дом был отдан под заселение только семьям врачей, чтобы привлечь их интерес к работе во вновь выстроенной современной и огромной больнице на окраине (поэтому и могла она быть такой огромной), тоже загадочным образом равенства не получалось.

Многие врачи уже были знакомы между собой, так как или учились когда-то в единственном в городе медицинском институте, или успели поработать вместе в других больницах, или вот теперь работали вместе и образовались новые знакомства. Учитывая этот факт, мы, их дети, тоже активно общались между собой. При этом мы не только гуляли вместе во дворе, но и ходили друг к другу в гости. Жили тогда, не закрывая дверей на замки. Только на ночь они запирались. А в течение всего белого дня при нахождении любого члена семьи дома, дверь оставалась открытой, иначе от постоянных перемещений нас, детей, голова от звонков в дверь просто бы взорвалась. Конечно, волей-неволей обращало на себя внимание, что у кого-то стояли так называемые гарнитуры – корпусная мебель в едином стиле – чаще в кухнях. Но были семьи, где гарнитуры стояли и в спальнях, и в зале (так тогда называли гостиные).

Это был показатель! Показатель, который обозначал определенное неравенство, так как пойти в магазин и найти такую мебель не представлялось возможным. На момент переезда мне было уже одиннадцать лет, и слово «достать» чётко увязалось в сознании с возможностью приобрести что-то не в магазине.

В общем, могу сказать одно: сильно не заморачиваясь, как, что и откуда берётся, я наблюдала явные различия в среде обитания. У некоторых соседей подъезжал к подъезду папа на машине, дети, облаченные в спортивную форму уже тогда известной, но казавшейся заоблачно недосягаемой марки «Адидас», выходили с сумками, из которых торчали ручки теннисных ракеток, садились в машину, и уезжали на тренировку в какие-то места, куда просто с улицы попасть нельзя. Их мамы «выплывали» из этих же подъездов и садились в эти же машины, одетые в какие-то нереальные наряды. Не то что, как из журналов мод, нет! Такое было и у нас сестрой – мама нам могла это всё сшить. Эти чудесные наряды были, как на экранах телевизоров или кинотеатров в иностранных, а точнее французских или итальянских фильмах.

Вот тогда-то я решила: в моей будущей жизни и семье будет именно так! Меня у подъезда будет ждать муж в машине, мои дети будут играть в большой теннис, а я буду появляться в нарядах, как на экране. Я не знала тогда точно и не думала, как к этому приду, но мозг «отксерил» картинки прочно. А если я, маленький козерог, что-то хотела, то упиралась изо всех сил и шла к намеченной цели.

Слово «мечта» почему-то казалось мне неподходящим. Разве мечты могут сбываться? Это же витание в голубо-розово-лиловых нежных облаках! А вот цель – это реально! Надо стараться, пыхтеть, трудиться, бороться и тогда ты прибудешь обязательно в пункт назначения.

Логичными шагами на пути к моим устремлениям были успешное окончание школы и поступление в институт в Москве. (Как возникло желание учиться в Москве, расскажу позднее.)

Заканчивался первый учебный год в новой школе, и по советской традиции учащихся, начиная с шестого класса, отправляли в трудовой лагерь на помощь колхозникам, обрабатывать поля и собирать урожай. Для меня и одноклассников эта поездка была впервые. Никто и никогда не отлынивал от данного мероприятия. Все знали, что «в трудовом» весело: полдня работы на полях, сменялись тихим часом в самую жару и свободным временем для игр и «массовкой» вечером. Массовкой назывались танцы на специально выделенной площадке под музыку, хрипящую из динамиков со столбов.

В общем, поездка в трудовой лагерь считалась событием ярким и желанным. Единственный вопрос всегда возникал среди учеников на юге: «Почему москвичей привозят в июне на сбор черешни и клубники, а нас в самую жару в августе посылают собирать помидоры, кабачки и лук?» Но изменить данную несправедливость мы были не в состоянии, а потому, забросив чемоданы, весело водружались в автобус и с песнями следовали к месту назначения.

Всё было, как расписывали старшие братья, сёстры и товарищи: весёлое совместное проживание в домиках со своими же одноклассницами (для мальчиков с одноклассниками). Чтобы избежать конфликтов, классы в домиках по возрасту не смешивали.

Работали в поле до полудня, потом, если раньше справился с заданной нормой, можно было не ждать автобус, а вернуться через поля самостоятельно, да ещё успеть искупаться в канале.

Никто и никогда не говорил о вреде купания в этих оросительных каналах, хотя, естественно, что вода, которой всё поливали, содержала всякие химикаты, и поступала потом обратно через почву в каналы. Но удивительный факт – аллергиями никто не страдал, и никаких печальных последствий таких купаний не наблюдалось.

Если ты успевал вернуться в лагерь раньше остальных, то имел ещё одно преимущество: принять душ не среди двадцати-тридцати изнывающих от жары тел, стоя в очереди к живительному источнику воды, а вполне свободно. Вот тут возмездие меня и настигло.

Мы вместе моей лучшей подружкой Аней (такой же отличницей, активисткой и притом красавицей) вернулись пораньше, выполнив все нормы сбора помидоров, и пошли в душевую. Спустя пять минут мы обнаружили, что к нам присоединилась компания барышень, которых в начале учебного года я отослала очень далеко, и при этом дверь заперта.

Страшно не было. Очень уж по-киношному выглядел весь эпизод. Нас не били, а отвесили по звонкой и увесистой пощёчине (подружка тоже была строптивая и где-то что-то сболтнула) и отпустили.

На тот момент две недели проживания в лагере уже близились к концу, и надо ж было случиться, что именно в этот день нас приехали навестить родители. Так как душевные раны от пощечин ещё не успели остыть, а меня воспитывали так, что любое рукоприкладство – это унижение и не должно иметь места в цивилизованном мире, то я всё рассказала маме, не скрывая и причин инцидента. Мама не стала предавать огласке среди учителей этот случай, а просто дала нам с Аней совет, как урегулировать ситуацию.

Девушки-обидчицы видели, что мы с подружкой долго общались с родителями, и когда родители уехали, они явно обеспокоились, что их никуда не вызвали, никаких разборок не учинили. Что-то было не чисто. Старшеклассницы заволновались. Улучив момент, они подошли с вопросом: «Ты что, не рассказала?» Я, глядя на них, ответила: «Конечно, рассказала. И про себя – как вас далеко отослала. И про вас – меня никто в жизни пальцем не тронул, и надеюсь, больше не тронет. Мама хочет поднять вопрос о ваших аттестатах»

Это был ключ к решению нашего нормального существования в рамках школы. Девчонки должны были отучиться еще год, и стать выпускницами. Если бы происшествие получило огласку, то о благополучном завершении школы барышни могли бы забыть. А так –заключили мирный пакт: мама никому ничего не говорит, а нас с подругой никто больше не трогает ни словесно, ни физически. На этом и остановились.

Но урок даром не прошёл. Я перестала материться раз и навсегда. Не от страха. Нет. Просто мама меня тогда спросила: «Ты бы хотела, чтобы матерились твои дети?» Я поняла, что как-то мне такая перспектива не по душе. Значит, наверное, и маме очень неприятна эта ситуация. А поскольку я её очень уважала, то решила, что это совсем не то, без чего я не смогу жить по-прежнему хорошо.

Следующий учебный год ничем сильно не отличался от предыдущего. Мы с Аней отлично учились, послу занятий, подготовив уроки на следующий день, также активно гуляли, ходили в кино. Мама часто покупала билеты в театр и на концерты. В нашем городе на юге страны жизнь протекала вполне цивилизованно и интересно. Но. помня поездку в Москву и свой план, я жила с чувством, что уж слишком легко мне в этой школе учиться.

Сначала, я попросила маму перевести меня в английскую школу. Этот язык давался мне легко, я была прилежной и ничего кроме пятерок никогда не получала. Я помогала всему классу писать диктанты и давала списывать домашнее задание. Даже моей талантливой и красивой подруге Ане английский давался с некоторыми усилиями.

Школ с углубленным изучением английского языка в городе было всего две. В одну из них, расположенную в самом центре, рядом со сквером и фонтанами, ходили два моих двоюродных брата, проживающих с родителями в центре. В неё же ходила моя подружка-сверстница из нашего двора и две девочки из тех, что садились с ракетками для большого тенниса в машину, чтобы ехать на тренировку. Ученицы этой школы носили не обычную для всех школ форму коричневого цвета, а платья в белый горох на темно-синем фоне. И когда ты видел на улице или в транспорте ученицу, одетую в такую форму, то сразу было понятно, в какой школе она учится.

В другую специализированную по английскому языку школу также ходили две девочки из нашего нового двора. Ещё точнее, абсолютно все дети, посещающие эти две школы, в них не ходили, а ездили, так как расположены они были не близко. Эта вторая школа была расположена ближе, особой формы в ней не было. Но знания она давала не хуже.

Итак, в тот день, когда я попросила маму перевести меня в английскую школу, а это был летний день, каникулы в разгаре, мама посмотрела на меня с непониманием и сказала: «Но, Лана, ты должна будешь сейчас оставшиеся два месяца сидеть и заниматься! Да и деньги нужно где-то найти для репетитора!» Это был весомый аргумент. К своим, на тот момент тринадцати годам, я уже понимала, что деньги играют важную роль. Поэтому я не обиделась, а сказала, что хочу сменить школу на сильную, чтобы поступить потом в столичный вуз. На тот момент я понятия не имела, в какой такой вуз я собираюсь поступать, но то, что я поеду покорять Москву, сомнений не было.

Мама призадумалась, а потом предложила попытаться перевести меня в центральную школу с математическим уклоном. Это меня не пугало. Математику я любила. Школа – солидное здание старой постройки с высоченными потолками в окружении древних деревьев, помеченных табличками об охране законом, и белки, прыгающие в Центральном парке по соседству – мне понравилась. «Хорошо», – сказала я маме. – «Давай попробуем, но только с Аней. Как ты себе представляешь, что я её оставлю одну в серпентарии после всего произошедшего в трудовом лагере?» Мама не отказывалась. Аня, действительно, тоже была и сильной ученицей, и, в отличие от меня, активисткой. Это её качество служило моему осознанию, что кроме учёбы, чтения книг и гуляния есть что-то ещё. Так, к примеру, Аня окончила музыкальную школу с отличием, всегда первая откликалась для участия в различных школьных конкурсах, от рисования и пения до бега и прыжков в длину. Меня она умудрялась тоже всегда во всё это втянуть, что раньше не удавалось никому.

В общем, мама воспользовалась какими-то своими знакомствами, и нас согласились принять. Когда первого сентября мы появились в новой школе, то на одном из первых уроков – это была физика – преподаватель изрёк: « Отличницами были, да? Сюда часто приходят отличниками, а вот, чтобы удержаться хотя бы в «хорошистах» к концу полугодия… Хм, посмотрим, посмотрим». Мы с Аней трусихами точно не были. Это был вызов. И мы его приняли. Ситуация критической не была ни разу. Ну, подумаешь, в паре четвертей у нас были нелады с какими-нибудь отдельными предметами. До троек в четверти дело не доходило ни разу, а к концу года все отметки по итогам были отличные.

Но и это было не всё. Мы опять с ней стали лидерами в классе, составив конкуренцию существующей паре лидеров, – тоже двум подружкам. Мы с Аней к этому не стремились. Это выходило всегда само собой: Аня – настоящая красавица – уже просто этим привлекала к себе внимание. А плюс игра на фортепиано, плюс желание везде поучаствовать, плюс живость характера и уверенность в себе – это всегда вызывало в остальных желание идти за ней вслед. Я всё же, в первую очередь, привлекала внимание необыкновенными волосами, а уже потом, наверное, именно на контрасте с Аней, абсолютным спокойствием в любых ситуациях, железной логикой при рассуждениях и умением находить общий язык почти со всеми, избегая конфликтов.

Одна из девочек, которых мы оттеснили с первого плана, Лена, была мне очень симпатична. Мне казалось, что в этой паре лидеров она исполняет мою роль, хотя внешне, как раз она была интереснее подруги. Подруга же, Светлана, поняв, что я тоже Света, но в варианте Лана, сразу слегка позавидовала, что я придумала, как себя выделять из всего множества Свет. Держалась она абсолютно со всеми немного высокомерно. Внешне была очень похожа на мою Аню, но получилась странная игра природы. Обе девочки одного роста, одной комплекции, с одним цветом глаз и волос, с очень похожими чертами лица, однако Аня была красавицей, а Светлана была, как будто её первой пробной, пусть и совсем неплохой, и всё же менее удачной формой отливки. Обе девочки явно были умны, интересны, и если бы не сложный тинэйджеровский возраст, возможно, не было бы никакой конкуренции. Собственно, мы с Аней и не пытались конкурировать. А вот Света расстроилась, что их явному лидерству пришёл конец. К тому же, мы с Аней были кокетливы, в очень разной манере, но да! – флиртовали направо и налево. А Света с Леной такую линию поведения явно не принимали и даже слегка презирали, уж Света точно, а Лена просто не хотела ей противоречить. Кто выигрывает в такой ситуации, если в классе много мальчиков?

Надвигающийся девятый класс, после которого и происходило деление классов на математический и обычный (да-да, в каждой параллели было всего два класса, школа держалась за качество обучения, и небольшое количество учеников этому способствовало), расставил все точки над «i». Света заявила, что она лучше будет «единственным алмазом среди углей, чем десятым алмазом среди двадцати».

Вот когда я обалдела, услышав такое от пятнадцатилетнего человека! Я написала заявление в математический класс, зная, что возможно там «съеду» вне зависимости от своей любви к математике, так как программа была тяжелая. Однако, я исходила из того, что когда учишься среди лучших, то при наличии честолюбия и самоуважения (а всё это у меня было), тянешься за ними, не расслабляешься и получаешь хороший результат уж в голове точно, а в аттестате, как Бог даст. Как оказалось, для моей сверстницы важно было себя ощущать звездой, эдаким, по её же словам, «алмазом», что было теперь значительно легче. Ученики с хорошими отметками, исключая явных гуманитариев, выбрали математический класс. Там талантом сложно было выделиться, особенно с учётом новеньких из других школ, пришедших к нам за математическими знаниями, и собственных отличников базового класса.

Перед началом следующего учебного года во вновь сформированном классе произошла ещё одно событие: я поссорилась с Аней. Мы не просто поссорились, мы разошлись насовсем. Банальная причина – не поделили внимание одноклассника, с которым я весь год спокойно просидела за одной партой, абсолютно равнодушная к его латиноамериканской внешности. Мы были просто классными соседями по парте: он носил все учебники, так как мне было тяжело их возить, добираясь до школы на двух-трёх видах транспорта. Я, в свою очередь, давала ему списывать, что он не смог, не захотел или не успел сделать дома, а также проверяла все его сочинения, диктанты и контрольные. Момент, когда им увлеклась Аня, был мной упущен, да и она не откровенничала. Но когда я поняла, что он оживленно с ней переговаривается и явно вовлечён в процесс плотного общения, то вдруг на меня накатило чувство собственности, и я тоже стала флиртовать. Бедняга растерялся.

Это был конец восьмого класса, и, скорее всего, в течение длительных летних каникул всё бы забылось, но тут вмешался трудовой лагерь. Когда мы оказались там, то отношения в нашей троице обострились, и мы с Аней на этом фоне любовного треугольника рассорились из-за ерунды. Но, вероятно, это был только повод, а причина лежала в другом.

Мы все – четырнадцати-пятнадцатилетние мальчишки и девчонки стояли на пороге того возраста, когда начинают чётче определяться какие-то ценности будущей жизни и более важные интересы, чем кино, одежда, хобби начинают определять путь развития личности и отношения между друзьями. Я помню, что многие пары друзей, не только мы с Аней, по разным причинам распались. И на порог девятого класса мы пришли растерянными и одинокими.

Особых сложностей, однако, не приключилось. Так как добавилось много ребят и девчонок из других школ, ориентированных на углубленное изучение математики с целью поступления потом в столичные вузы, то дружить стали не только привычными парами, но и тройками. Хотя всё время присутствовало странное ощущение, что такой дружбы, как в прежних классах больше не было.

Аня подружилась и примкнула к паре подруг. Она стала ещё красивее. Русые волосы ниже плеч, большие лукавые глаза, лицо сердечком, брови в разлёт – столбенели и парни, и мужчины. Высокий рост, внушительная грудь, длинные ноги – всё при ней, ну разве ноги были чуть худоваты. Однако при моде на брюки-бананы этого видно не было, и школьная форма с узкой юбкой удачно их скрывала. Аня была ярче всех в этой тройке и сразу стала в ней лидером.

Способной от природы Ане не нужно было сильно напрягаться. Она училась легко и не сидела всё время над учебниками. Обучение в музыкальной школе тоже закончилось, и у неё оставалась масса свободного времени. Она проводила его теперь с подружками в кино, парках, на дискотеках. Периодически могли прогулять пару уроков. Все втроём курили, не на виду, конечно. Тогда это было невозможно. Но запах сигарет витал над этой троицей. Девчонки ругались матом, и именно в моменты их активности – слишком громкого смеха, слишком громкого разговора и всего, откровенно развязного поведения – я понимала, что мой «развод» с Аней не был случаен.

Мои две новые подруги были явно спокойней, без претензий на экстравагантность. Безусловно, они не были так талантливы и способны, как Аня. Среди нас троих лучше всех училась я. Но в отличие от Ани мне ради моих отличных оценок приходилось попыхтеть над учебниками. Впрочем, я от этого не страдала.

Позднее я осознала, что процесс учёбы для меня являлся и является поныне неотъемлемым условием естественного существования. Мне не лень сидеть с учебниками и разбираться в новой информации. Я обладаю и по сей день прекрасной памятью. На уроке литературы я учила наизусть стихотворные сказки Пушкина по восемь-десять листов. Учительница истории меня обожала, так как я легко воспроизводила как даты, так и цитаты вождя российского пролетариата. В английском языке мне не было равных. Некоторые сложности в мою жизнь приносили физика и физкультура.

В нашей тройке неформальным лидером тоже стала я. Меньше всего мне хотелось в чем-то верховодить. Но время от времени встретиться у кого-то дома, или сходить вместе погулять, или новый кинофильм посмотреть – все эти предложения исходили от меня. Уроки мы тоже иногда прогуливали, но тут я скорее была просто в роли голосующей «за», а не инициатором.

С первых классов школы так повелось, что все мои подруги были красавицы, а я просто хорошенькая. Но в этой тройке странным образом и самой привлекательной внешностью обладала я. Я была невысокая, скорее мелкая, и обладала теми пропорциями, про которые потом часто в течение жизни буду слышать; «Ну, ты миниатюрная! Прямо статуэтка»!» Лицо не было выдающимся, но привлекательным – да. Очень хорошая чистая кожа, чем не всегда могут похвастать молоденькие девушки переходного возраста. Волосы перестали виться мелким бесом, но остались вьющимися и пышными. Легко поддавались всяким укладкам, а потом я стала их регулярно подкрашивать хной для придания слегка рыжеватого оттенка. Мне это шло, так как от природы на носу и щеках было немного едва заметных веснушек. Сочетаясь естественным образом, веснушки и цвет волос выделяли меня сразу из толпы блондинок, брюнеток, русоголовых и шатенок.

А ещё выяснилось, что я лучше всех в школе танцую диско. Благодаря тому, что моя старшая сестра в своё время училась со своими подругами осваивать танцы для школьных вечеринок у нас дома (квартира на окраине была самой подходящей по размеру для таких тренировок), я неоднократно к ним присоединялась. Упорство в данном случае стало моим плюсом. Я оттачивала технику всевозможных движений, доводя до совершенства плавность и гибкость. И вот теперь я стала на танцполе просто звездой. Я всегда танцевала в круге или на сцене, иногда представляла от класса танец как номер для конкурсов, и поэтому для всей школы в данном смысле была фигурой заметной. Особенно для парней.

Вторым шагом по пути к взрослению стал неприглядный поступок Ани и низость Ильи, мальчика, с которым я какое-то время встречалась.

У меня забеременела сестра. На тот момент она училась в университете в другом городе. Беременность и планируемое рождение малыша произошли без наличия мужа. Мама–врач, зная какие бывают последствия после первых абортов, настояла на рождении ребёнка. При социализме мораль была строга, и такой поступок карался бы общественным осуждением и видимым порицанием, если бы не свойство моей сестры, доставшееся ей от папы – все её любили, хотели с ней дружить, и почитали за честь быть в круге её общения. Поэтому сценарий оказался мягким – никто из знакомых и друзей или родственников не отвернулся, а дохаживать последние месяцы беременности и рожать сестра вернулась в родной город, так как мама взяла на себя функцию основного помощника.

Аня после нашей размолвки бывала у меня дома: перестав быть подругами, мы не перестали быть одноклассницами, к тому же жили рядом, далеко от остальных, и мирное существование было нам обеим выгоднее, чем конфликт. Как и все окружающие, она тянулась к моей сестре, очень ценила её внимание и общество и при случае всегда заходила к нам домой. Естественно, что в какой-то момент Аня заметила беременность моей сестры, но никак внешне не среагировала. Реакция с комментарием меня ожидали на следующий день в школе. Но вначале расскажу об Илье, так как события взаимосвязаны.

С Ильёй я дружила недолго. Мне он нравился внешне: высокий, худощавый, очень улыбчивый и веселый. Как и восемьдесят процентов ребят в нашем классе, способный, он хорошо учился, и к тому же отличался удивительной для пятнадцатилетнего парня галантностью. Он распахивал двери перед всеми женщинами-учителями, женщинами на улице, молодыми женщинами старше его по возрасту, и естественно, передо мной. Он помогал снять и надеть пальто, протягивал руку, выходя из транспорта. Подобные приятные знаки внимания располагали к нему немедленно всё женское население, с которым он сталкивался. Выглядело это естественно, не нарочито, и очень шло к его южной наружности.

Мы встречались пару месяцев, когда к Илье стала проявлять интерес одна из Аниных новых подруг. Она обладала хорошей фигурой и мамой, которая вела в нашем классе один из предметов. Предмет был важным для будущего поступления в вуз, хорошая отметка значила много. Возросшей приветливости педагога, открытому предпочтению данной одноклассницы со стороны родителей, и настойчивости самой девушки, Илья сопротивлялся недолго, и вскоре образовалась новая пара. Меня неприятно и сильно удивило тогда, что человек, парень, будущий мужчина, польстился на какие-то прозрачные и призрачные привилегии, получаемые от дружбы с дочкой учительницы, и под прессингом взрослых отступился от самого себя. Я очень хорошо помнила, как защищала перед мамой свою «любовь», будучи всего в пятом классе.

Вся ситуация возникла в конце учебного года. За лето я успешно оправилась от неприятных событий, нанесших удар, как по чувствам, так и по самолюбию. И к началу нового школьного года я могла спокойно существовать в рамках одного коллектива с данной парочкой.

А теперь вернёмся к тому, от чего отвлеклись. Войдя в класс на следующий после Аниного визита к нам домой день, я заметила, как Анины подруги стоят вместе с Ильёй и ведут оживлённую беседу, и услышала окончание брошенной Ильёй фразы: «Я не удивлюсь, если и она тоже!» Когда я проходила, все трое насмешливо и оценивающе взглянули, а потом перешли с возбужденного на более спокойный тон и через минуту разошлись. Аня сидела неподалеку, опустив глаза в учебник.

Мне как будто дали под дых. Это было неожиданно и больно. На одной из переменок я внезапно столкнулась с Ильёй на лестнице, вокруг было пусто. Глядя в упор ему в лицо, я спросила, повторив фразу слово в слово: «Не удивишься, значит, если и «она» тоже?» Он покраснел, отвёл глаза, и мы, молча, разошлись.

Я никогда не была любителем разборок и громкого выплеска эмоций. Поэтому к Ане я не стала подходить, ограничившись выводами в голове о том, что «мой дом – моя крепость» и не надо туда пускать всех подряд.

Мне не было никогда стыдно, что сестра оказалась в таком положении. Я жила среди понимающих взрослых, в интеллигентном круге общения моих родителей. Сказать, что отношение в классе ко мне изменилось – нет, совсем не изменилось. А вот у меня внутри что-то очерствело и похолодело. Это проявилось даже в лице. Меня тогда очень многие мальчики в классе фотографировали, и ребята в доме, где я жила, тоже делали снимки. И сейчас черно-белые фотографии в альбоме удивительно точно передают эти изменения в душе. Я как будто повзрослела в один день. Вместо широко открытых миру глаз прежней доверчивой девочки, на фотографиях на какое-то время воцарился презрительный взгляд с прищуром. Кажется, я пыталась беречь свою душу, закрывшись от людей такими, теперь колючими, глазами.




Таня (рассказ Ланы)


Таня проснулась от крика сестры. Катя, которая уже училась в техникуме, куда по настоянию мамы поступила после восьмого класса, опять бушевала во сне. Таня быстро включила свет и разбудила сестру. Катя была очень восприимчива к родительским ссорам и остро реагировала на каждую из них. Во время очередного вечернего скандала родителей сёстры отправились в свою комнату, легли и стали болтать, чтобы отвлечься.

Таня рассказала о событиях в школе, расспросила сестру о приближающихся выпускных экзаменах после восьмого класса. Катя, в свою очередь, поделилась событиями из своей жизни учащейся техникума, и они уснули. И вот опять крик. Таня сначала боялась этих криков, но с каждым разом относилась к ним всё спокойнее, понимая, что мама не придет успокаивать Катю, а значит, это предстоит делать ей. Надо бы обратиться к врачу, подумала она и на этот раз, успокоив сестру и проваливаясь вновь в сладкий сон.

Экзамены Таня сдала прилично и, несмотря на комментарии учителей, что ей бы закончить десятый класс и пойти в институт, забрала аттестат об окончании восьми классов. Таня, подгоняемая мамой, обеспокоенной, что дочки выросли, а она до сих пор их кормит-поит, сдала документы в тот же техникум, где училась Катя.

Как это ни странно, но начав учёбу в сентябре, она поняла, что ей всё здесь нравится. Мальчиков было немного. Преподаватели были сильны не только в знаниях, которые давали по специальности, то есть по швейному делу, но и по общеобразовательным предметам. Да и шитьё оказалось делом полезным. Они с Катей могли теперь, купив по дешёвке никому ненужные остатки тканей в магазине, смастерить из них, оснастив толстой проволокой, модные аксессуары для волос.

Катя устроилась в телемагазин «На диване» и отвозила покупателям не только заказанные фабричные изделия, но и сшитые ими с Таней. Такая торговля давала им неплохие карманные деньги.

Через некоторое время сёстры решили, что, не в силах больше жить с мамой, которая только и ждала их выхода на практику, чтобы взимать с них деньги на коммунальные расходы и продукты. Они стали копить финансы на то, чтобы снять любое, лишь бы отдельное, жильё. Это абсолютно поглотило все их мысли. Они не встречались с парнями. Они осуществляли поставленную задачу. Все заработанные на продаже аксессуаров для волос деньги пускали в оборот и шили одежду, а потом, пришив к ней ярлыки на иностранном языке (в то время уже и такое можно было нелегально купить), ехали и продавали на вещевых рынках. Через восемь месяцев такой работы сёстры объявили разъяренной родительнице, что они покидают дом и уходят на съёмную квартиру.

И они это сделали. Потом, выдохнув с облегчением и оценив относительную свободу (финансовая кабала продолжалась, так как за квартиру надо было ежемесячно платить), они огляделись по сторонам. Жизнь в этом ближнем Подмосковье хоть ключом и не била, но и на сельскую идиллию похожа не была. На дискотеки удобнее было ходить в родном городке, чтобы не тащиться потом из Москвы в ночное время на электричке. Это было в какой-то мере даже опасно, так как в позднее время по вагонам часто ходили такие личности, что мороз шёл по коже от одного только их вида. Да и газеты периодически сообщали информацию, которая пресекала желание ездить по ночам на электричках.

Здесь, конечно, все развлечения были попроще, чем в столице, но утомлённые после учёбы девочки ещё должны были дома шить что-то для продажи. Поэтому они не стали крутить носом, решив не гнаться за знакомством с московскими ребятами, а присмотреть кого-то здесь, на месте.

Между тем мать, которая потеряла зрителей своих бурных сцен, устраиваемых отцу, и предполагаемый источник дохода, узнала, где дети сняли квартиру, и в один из вечеров явилась к дочерям домой. Она закатила шумный скандал с воплями: «Проститутки! Шлюхи! Устроили тут притон! Вот я пойду к участковому!» Катя с Таней переглянулись. Они были обе пока несовершеннолетние, и объяснять милиции, откуда у них деньги на квартиру и доказывать, что это не притон (а мать вполне была способна на подобный поход к участковому и подобные обвинения), желания не было. Катя сидела в растерянности, Таня же быстро соображала. «Слушай, мама, ты хотела денег, пока мы с вами жили. Поэтому мы в технарь пошли и без институтов остались. Предлагаю тебе договориться: ты будешь получать деньги от нас ежемесячно. Про участкового забудешь. Ходить сюда перестанешь. Идёт? Если начнёшь просить больше, то уедем отсюда туда, где не найдёшь. Вообще, надеюсь, ты не забыла, довольно скоро Кате восемнадцать. Расклад поняла?» Мать, обдумав ситуацию, согласилась. Сцены, конечно, не перед кем будет разыгрывать, но хоть деньги выбила.

Такое вот взросление было у Тани.




Папы





Лика


Папа настолько важен в жизни любой семьи, что мне очень захотелось, хоть и коротко, поделиться собственными мыслями и мыслями Ланы и Тани по этой теме.

Мой папа внешне был и есть типичный южанин: невысокий, темноглазый, шатен. Как и положено украинскому парубку.[5 - парубок – ПА?РУБОК, -бка, м. На Украине: юноша, парень. https://kartaslov.ru] Скорость речи у него тоже была довольно долго типично южная, то есть быстрая.

Папа преклонялся перед маминой красотой и, как следствие, не просто её любил, а прямо-таки боготворил. Он не боялся её экстравагантности. На юге мужчины настолько привыкли к тому, что там женщины, в основном, шумные, яркие, эксцентричные, что, скорее, все остальные москвички казались ему бесцветной молью.

Мама была для папы на пьедестале. «Слава! Сделай то! Слава, сделай это!» – звучало постоянно в нашем доме. И папа послушно делал и то, и это. Собственно, чем маму и разбаловал. И пропустил тот момент, когда она, то ли от его покорности, то ли от того, что он всё делал, а ей оставалось слишком много свободного времени, чтобы заниматься собственными мыслями, а не нами, своими детьми, стала прикладываться к спиртному, чтобы взбодриться. Тем более, брат привык ценить, что папа к нему относился, как к родному сыну и из чувства мужской солидарности во всём отцу помогал. Чем всё закончилось, я уже рассказала.

Когда папа стал жить с мамой Тоней, картина изменилась. Я не была уже совсем маленькой девочкой, чтобы не заметить эту разницу. В семье будто все поменялись ролями: мама Тоня, простая рабочая на нефтезаводе, куда потом перешёл работать и мой отец, благодарила судьбу, что в стране, где после войны всегда женщин было гораздо больше, чем мужчин, он обратил внимание на неё – простую, внешне не особо интересную и не очень образованную женщину с ребёнком. Она, как будто (или реально) не понимала, что отец так поступил второй раз (женившись первый раз на моей маме с сыном от другого брака) и заслугой это не считал. Теперь он стоял на пьедестале, а для него готовили вкусную еду, стирали, крахмалили и гладили бельё и рубашки, покупали нарядные галстуки для выхода в гости, даже подавали тапочки и принимали пальто по приходу с работы. Папе это вдруг понравилось, но, в отличие от моей родной мамы, он с большой благодарностью принимал все знаки такого почитания. Хотя из-за обильной и разнообразной еды, из-за того, что не нужно держать себя в тонусе, как с его Иннусей, из боязни, что жена найдёт кого-то интереснее, папа раньше времени раздобрел, отяжелел и как-то опростился. Да и полысел он довольно рано, что вовсе его не расстраивало, ведь в своей семье он был Бог! Ну, подумаешь, что лысый Бог.

Когда я выросла, я поняла, что во многом из-за меня он ценил маму Тоню, а не только за её любовь к нему самому. Он видел, что его девочка теперь тоже ходит чистая, свежая, да к тому же дружна с родной дочерью новой жены. В этих отношениях с новой женой было больше уважения и тепла, чем любви и страсти.

Я, вероятно, на подсознательном уровне впитала первый сценарий папиной любви. И мечтала именно о такой любви будущего мужа ко мне.




Лана


Моё первое осознанное воспоминание о папе – это его, в некотором роде, предательство. Я чем-то заболела, и именно папа повёл меня в больницу. Она находилась не очень далеко и, вероятно, у меня поначалу не было температуры и сильных болей, раз мы туда пошли пешком. Я помню, как мы с ним проходили по влажному после дождя школьному стадиону с ярко окрашенными металлическими лестницами и брусьями. Потом мы вошли в здание больницы. Я не помню, как меня осматривали или что-то подобное. Помню только, что меня отвели одну, уже без папы, в палату к каким-то незнакомым людям, а папа ушёл! Я осталась там одна. Было мне, как я выяснила потом в сознательном возрасте у мамы, четыре года. Я не понимала, что он меня тут оставил и не придёт за мной, чтобы отвести назад домой. Всю ночь я, то спала, то просыпалась и плакала. Наутро пришла моя бабушка, моя спасительница. Именно она осталась в больнице на несколько дней. Даже сейчас я помню, какой халат она носила, пока там находилась со мной.

И, тем не менее, я не впала в обиду и не считала, как сказала в самом начале, предательством поступок папы. Папу я любила. Мне с ним было спокойно. И у меня с ним были замечательные отношения. Почему-то по имени – Лёня – его называли только в семье, а все друзья называли Блондин. Он, действительно, был блондином с голубыми глазами, прекрасной фигурой и доброй душой. Он был самым хорошим врачом для всех своих больных. Но вот помощником маме он был некудышним. Но это я пойму позже.

А в детстве мы по установленному ритуалу каждое воскресенье шли на базар (так на юге исторически называются рынки), и по дороге я рассказывала ему про школу, про друзей, учителей, а папа просто молча, внимал. Он любил ходить во все мои многочисленные школы на собрания и слушать, как учителя меня расхваливают. Придя на базар и купив всё по списку, составленному мамой, он мне говорил: «Долг исполнен, а что хочешь ты?» И покупал то, что по сиюминутному желанию мне приглянулось – солёный огурец или помидор, варёного рака или пастилу.

Не знаю как, но получалось, что мою сестру папа и на балет водил, чтобы она что-то из его собственных умений унаследовала, и на коньках научил кататься, и на велосипеде, и в горы на Кавказ с собой прихватил, и на занятиях гимнастикой настоял. Мне из всего перечисленного только гимнастика и досталась, и то ненадолго, так как уже через год наши с сестрой смены в школе не совпали, а ездить на трамвае одной мне в то время ещё не разрешали. Но в обиды или ревность я впала. Это просто констатация фактов.

Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я внешне вполне «тянула» на все шестнадцать и потом уже не сильно менялась. Идя с папой по городу, я чувствовала, как ему приятно быть в компании такой привлекательной девушки, какой я была. Тем же летом, наконец, повезло мне, а не сестре, по вполне объективным обстоятельствам. Сестра поступила в университет в другом городе и находилась там. И папа взял с собой меня на отдых к морю. Мы вдвоём, без мамы двинули в пансионат, который находился на одной территории с международным студенческим лагерем.

Это были потрясающие две недели. По характеру я не такая заводная, как мама и сестра. Мы с папой в повседневной жизни больше похожи. Но он, в отличие от меня, весь моментально «обрастал» новыми друзьями и приятелями. Это унаследовала сестра. Тут, на море, он дал мне полную свободу, полностью полагаясь на мою разумность. И не ошибся.

Я не пользовалась тем, что рядом проживала масса иностранных студентов лагеря. Не пыталась завести знакомство с этими весёлыми уже взрослыми девушками и парнями, когда последние явно пытались обратить на себя моё внимание. Всего три-четыре раза за всё время отдыха я сходила на дискотеки и поучаствовала в буйном веселии иностранных студентов. Всё остальное время вечером я засыпала с книгой в руках.

Вставала я раньше папы и шла одна на море. Он приходил на пляж позже или являлся только к завтраку. Потом мы шли уже вместе на море, на обед. Днём я любила спать, так как плохо переношу жару. Что делал папа – понятия не имею. Меня это не интересовало. Хотя, вероятно, он проводил время с директором данного хозяйства – лагеря с пансионатом. Тот был папиным пациентом и обитал летом, в активное время, на территории с семьей. Мне семья не нравилась, и ходить туда я не хотела.

Как-то мы играли в настольный теннис, как-то поехали в ближайший город и гуляли по набережной. Затем сидели в кафе после сакраментального папиного вопроса: «Ну, что хочешь? Иди и выбери пирожные себе и мне». Он знал, что я сладкоежка. А вечером – опять вместе шли на море.

Почти ночью я гуляла по территории, наслаждаясь трелями цикад и ароматом южной растительности. И опять, где был и что делал папа, меня не занимало. Я наслаждалась предоставленной мне свободой, так как люблю побыть одна.

В это уютное место мы ездили и на следующий год.

А в городе всё продолжилось по-прежнему: папа посещал родительские собрания в моём классе. Хотя я уже выросла, наша традиция по выходным вдвоём ходить за покупками на рынок, осталась. Да и погулять вдвоём по центру в выходные мы могли. И к друзьям своим, а не общим с мамой, он меня с собой брал.

Но к этому времени я уже чуть прозрела и стала понимать, что, хотя для меня он – любимый папа, но в отношении мамы его любовь какая-то неполноценная что ли. Мне нравилось, что в моей семье не было сцен и разборок между родителями, но маму одну в слезах я иногда видела. Она не закатывала истерик, но из разговоров родителей я понимала, что она просит папу о помощи в семье, что ей трудно одной вести хозяйство. Работали они одинаково много, денег зарабатывали примерно одинаково, но придя домой, мама ещё готовила, стирала, шила нам и себе, потому что в магазинах сложно было купить что-то красивое. То есть и после работы, и на выходных она мало отдыхала. Папа же любил после работы зайти к кому-то из бесчисленных знакомых, а в выходные ситуация повторялась. Естественно, что у знакомых не обходилось без выпивки. Так папа расслаблялся.

Мы с сестрой рано начали помогать маме убирать квартиру, рано научились готовить. Но сама мысль, что муж развлекается, а у неё нет лишней минутки отдыха, была обидной.

Ситуация в нашей семье меня заставляла задуматься о будущей модели собственной семьи. Особенно когда я видела, какой заботой и вниманием окружают некоторые из друзей и соседей своих жён и детей. Я думала, что хочу в будущем именно так. Я видела, как мужья варят варенье, гладят бельё, возят на машинах своих жён, чтобы они не толкались в общественном транспорте, и другие знаки заботы с их стороны.

В моей семье этого не наблюдалось. Я видела, что мамин вклад в нашу семью несоизмеримо больше, чем папин. И, несмотря на то, что мне нравилось видеть, как увлеченно они иногда после работы, дома, обсуждают истории болезней и лечения пациентов, как обсуждают прочитанные книги, хотя мама читала, безусловно, больше, я решила, что в моей семье будет другая модель.

Особенно хорошо я поняла, что чувствует мама, когда она уехала на три месяца для повышения врачебной квалификации в Ленинград.[6 - Ленинград – со дня основания город назывался Санкт-Петербург. Но уже в 20 веке, после начала I Мировой войны его переименовали в Петроград. https://yandex.ru/znatoki/user После смерти Ленина, 26 января 1924 года переименован в Ленинград. 6 сентября 1991 года городу было возвращено его историческое название – Санкт-Петербург. http://ru.wikipedia.nom.si/wiki] Сестра училась в университете, и мы остались с папой вдвоём. Я в тот момент уже училась в девятом классе, многое умела по хозяйству, и мама не переживала. Думаю, что в это время она, как раз отдыхала больше, чем дома. Она писала письма, телефона у нас не было, и из писем мы узнавали, что она ходит в театры на спектакли со знаменитыми актерами, которых мы видели только по телевизору. Посещает музеи и концерты. Конечно, она всегда помнила о нас, и мы получали посылки с модными вещами, которые в северной столице легче было купить в отличие от рядовых городов Советского Союза.

А у меня дома всё было наоборот. Я всё успевала: ходила в школу, следила за порядком, готовила. Периодически приезжала с другого конца города бабушка, мамина мама. Та самая, что когда-то спасла меня от одиночества в больнице. Она варила супы-борщи, стирала и гладила крупные вещи и уходила, так как продолжала работать и после пенсии. Всё остальное делала я, и это было не в тягость. Уже тогда я очень умело распоряжалась всем своим временем.

Абсолютно выбивало из нормального течения дел другое.

Папа, воспользовавшись маминым отсутствием и довольно пустой квартирой (четыре комнаты на нас двоих), полюбил приглашать в гости своих друзей. Не тех, которые были общими знакомыми всей семьи. Нет, – тех, кого не очень жаждала видеть мама. Они вели мужские длинные разговоры, выпивали, закусывали, часто это продолжалось, когда я уже ложилась спать. Меня раздражало, что наутро я могла застать прокуренный зал (так тогда называли гостиную), неубранный стол с остатками еды, питья и окурками. Для меня это означало, что по приходу из школы надо лишний раз сходить в магазин, купить продукты для опустошенного холодильника. Надо лишний раз убрать в комнате, помыть посуду. Я терпеть не могла запах прокуренной комнаты и подкисшей еды, но перед школой не успевала всё привести в норму, а значит, разбирала стол, выбрасывала мусор, проветривала комнату и выносила ведро только после школы. К тому же, ночные разговоры иногда были слишком громкими или слишком громко звучал телевизор, и всё это мешало мне спать. Сам папа имел какой-то несвежий вид и, хотя не курил, друзья прокуривали его так, что он тоже стойко пах сигаретным дымом. Я ничего ему не говорила, но выводы делала однозначные, и маму поняла на все сто процентов.

Вот так бывает, что проведенные наедине с отцом три месяца, меняют многое в голове и потом оказывают значительное влияние на будущую жизнь. По крайней мере, у меня это вышло именно так.

Это не означает совсем, что наступил конец моей любви к папе. Будет ещё впереди вальс на выпускном вечере, когда мы с ним были единственной вальсирующей парой, и я гордилась тем, как элегантно он меня вёл. Мы отработали накануне все пируэты дома, и благодаря его балетному прошлому (он занимался балетом в свои студенческие годы), папа легко обучил меня, и сам восстановил былую лёгкость и чёткость. Будут его наезды в Москву, когда он, видя мою скромную жизнь студентки, просчитывающей все расходы до копейки (тогда копейки ещё считали), каждый раз приглашал меня в ресторан. Будет наш вальс на моей свадьбе – когда отец начинает танец и затем передает дочь в руки будущего мужа. Одним словом, ещё не раз я прочувствую, как здорово иметь отца, который тебя любит и ценит.

И всё же именно со времени нашего проживания с ним вдвоём, я пойму, как важна любовь не сама по себе, а именно её зрелое проявление по отношению к тому, кого любишь. Мама этого не нашла в папе. Я, сделав необходимые выводы, стану искать такую зрелость в своём будущем спутнике жизни.

Папа умрёт рано. Мне не будет ещё и тридцати. Это случится осенью. Ноябрь был промозглый, холодный, земля уже успела подмерзнуть. На его похоронах присутствовали больше трёхсот человек. Все, как один повторяли фразу: «Доктор с золотым сердцем. Нет больше такого врача, который уделял бы нам столько внимания». А мы, его три самые близкие женщины – мама и я с сестрой, будем стоять, объединенные мыслью о том, что о своих больных он, действительно, заботился куда больше, чем о нас. Впрочем, когда первые комья мёрзлой земли полетели вниз и с глухим стуком упали на крышку гроба, меня прорвало. Слёзы я роняла молча, но сердце рыдало от горя.

Моя любовь к папе будет питаться всегда детскими воспоминаниями и благодарностью за то, что к нам с сестрой он всегда проявлял мягкость, никогда не наказывал, никогда не унижал, не кричал, в общем любил, как умел.




Таня (рассказ Ланы)


Папа всегда в Таниной голове существовал как защитник. Она видела, как равнодушно-спокойно он реагирует на все мамины выходки, и ей становилось нестрашно. Он, а точнее его манера отмахиваться от мамы, как от назойливой мухи, защищала Танину психику от всех маминых выходок и слов, от её странно изменяющегося голоса, которым она вдруг иногда начинала говорить.

Потом, гораздо позже, Таня поймёт, что мать реально психически нездорова, что она страдает в какие-то моменты раздвоением личности, но этого не понимает и не признаёт. Соответственно, и лечиться не думает. Маму её жизнь в режиме перепадов настроений с огромными амплитудами вполне устраивала. Что её дети и муж от этого страдают, она знать не желала. На Катю такое мамино поведение наложит отпечаток на всю последующую жизнь. А вот для Тани именно прямая противоположность мамы – собственный папа – станет спасением.

Папа был очень плотный, почти толстый. И всё же толстым его назвать было сложно. Он был, скорее, квадратный. Не великан, но выше среднего роста, с могучими руками и коротковатыми, мясистыми, как будто стволы, врастающие корнями в землю, ногами. С рубленым профилем, красивым разлетом бровей, ясными глазами и детской улыбкой, папа не был красив, но очень привлекателен. Его шикарную шевелюру и мощь в теле унаследовала Таня. Катя же – стройная почти до худобы, с густыми в отца, но тонкими волосами – пошла в мать.

Папа, сколько помнила его Таня, выпивал. Сначала, не сильно. Он работал шофёром, а в советской стране социалистическая мораль строго осуждала пьяниц и предавала общественному суду на предприятиях. А вот с падением Советского Союза папа разошёлся вовсю. Он пил постоянно. Как он при этом умудрялся так часто и легко находить работу в небольшом подмосковном городе, всегда оставалось загадкой. Его нанимали на работу. В течение полугода он старательно скрывал своё пагубное пристрастие, выпивая только вечером и по выходным. Потом всё же срывался и начинал пить прямо с утра, и или не выходил на работу, или являлся туда нетрезвым, что, однако, сути не меняло, и следовало увольнение. И всё же на нормальную, не хуже и не лучше, а такую же, как и в других семьях, жизнь хватало.

Когда папа был трезвый, он интересовался учёбой детей, их друзьями. Нечасто, но всё же периодически брал девочек и вывозил в Москву. Без мамы, чтобы избежать её возможных перепадов настроения и не испортить дружескую атмосферу между ними троими.

Да, у них поначалу была машина. Простой «Москвич». Папа очень любил водить. Для него профессия шофёра была призванием, а не оттого, что он не поступил в вуз.[7 - вуз – высшее учебное заведение http://netler.ru] У папы всегда были припрятанные от мамы деньги. Они чаще всего уходили на выпивку. Но в эти редкие вылазки в Москву папа тратил их на своих детей, позволяя развлекаться по полной программе. Они шли в зоопарк, или в парк на аттракционы, или в кинотеатр, покупали бесчисленное количество мороженого, так как папа считал, что раз что-то в удовольствие, то это не может принести ничего плохого. Сам он, когда выпивал, мог пить неделями и много. Но у него некогда не было тяжёлого похмелья. Наверное, именно поэтому он никогда и не думал прекращать пить.

Как ни странно (а Тане это казалось странным) папа имел слабость к хорошей одежде. Он знал, что к нему тянутся женщины, и любил привлекать к себе внимание. Остроносые ковбойские сапоги, джинсы, купленные в комиссионке за немалые деньги, клетчатые рубахи придавали ему залихватский вид.

Наверное, если бы не мамин сложный нрав, между родителями всё бы сложилось гораздо лучше. Таня заметила, что папа кидает взгляды на женщин именно маминого типа – стройных, некрупных, светловолосых, голубоглазых. Ведь и женился он по любви, и мама ради него оставила первого мужа. Но в те времена не было принято попробовать пожить вместе до свадьбы. А ведь только во время совместного проживания люди могут понять, подходят ли они друг другу.

Когда Таня подросла, то решила, что папа думал, что в маме с её хорошими манерами и то холодноватой, то, наоборот, слишком эмоциональной речью, скрывается бурная страсть, и это его привлекло. То, что она просто психически не здорова, он никогда так и не понял. Но ему надоели мамины внезапные переходы от хорошего и веселого настроения к молчанию или ледяному тону, он был простой мужчина и не хотел гадать, что за этим кроется. Папа выбрал самый простой путь – напиться и забыться. Или не прийти домой совсем и заночевать у друга-собутыльника или у одинокой подруги.

Взбешенная изменами отца, о которых он никогда даже не заикался, но «добрые люди» всегда подобную информацию донесут, мать всевозможными путями добывала себе красивое нижнее бельё и пеньюары, и в таком именно виде встречала отца. Тане не нравились эти ситуации, но она поняла, что ей очень хочется, когда она вырастет покупать подобное бельё. Даже не для будущего мужа, а просто для себя. На папу же мамины наряды редко оказывали влияние. Он ужинал под её крики, пил и шёл спать.

Катя реагировала болезненно на происходящее. У Тани сохранилось в памяти, как Катя подбегала к маме и, обнимая её за колени, рыдала: «Мамочка, ну не кричи!» Звонкий и насмешливый мамин голос, обращенный к отцу, менялся мгновенно на ледяной и лишенный эмоций тон: «Отойди и не вмешивайся. Это не ваше дело». После нескольких таких происшествий, когда дети подросли, мать и стала выдворять их из квартиры.

Когда Таня и Катя сняли жильё и уехали на квартиру, папа стал появляться в доме ещё реже. Пил он уже постоянно. Многократно, как тогда говорили, «зашивался», то есть, по-современному, кодировался, чтобы не пить. Но даже у самих девочек к этому моменту создалось впечатление, что жить с мамой трезвому человеку невозможно. Они всегда принимали папу в дом, если он не находил, где провести ночь, а сил прийти в собственную квартиру не было. Порой папа был немытый, небритый, и Таня сразу провожала его в ванную. Она заметила, что Катя брезгливо морщится и скорее старается найти предлог, чтобы сесть за книгу или скрыться в кухне, когда папа приходил в таком виде.

Конечно, Таня видела вокруг и другие отношения между родителями в семьях. Но для себя она решила, что замуж торопиться не будет. И всё же папу, она осознавала чётко, она любила больше мамы.




Совершеннолетние





– Очень Вы мне понравились.

– Да?

Взгляд мимолётный в лицо.

– Не судьба.

Следом другой:

– Будь моею, Звезда!

Снова ответ:

– Нет, дружок, не судьба.

Ну, а потом оживилась сама:

– Очень понравились Вы мне, а я?

– Вы?

Он подумал:

– На вид – не судьба,

Но ведь судьба – не лицо, а душа!

Так что, давайте,

Идите ко мне,

Время покажет нам «Да» или «Нет».




Лика


Окончание школы совпало с началом эпохи перестройки. Несмотря на то, что между мной и Ланой всего месяц разницы в возрасте, она окончила школу первой, так как пошла туда с шести лет. Таня на пару лет помладше, и для неё это был восьмой, а не десятый, как у Ланы, но тоже выпускной класс. А чрез год и я. В первый год перестройки ещё не ощущалось радикальных перемен. А вот к её концу, который пришёлся на начало девяностых, мы осознали, что наша жизнь приходится на очень необычный и интересный, хотя для многих нелёгкий, период истории.

Странным образом получилось, что и я, и Таня, как выяснилось гораздо позже, начинали свою профессиональную деятельность с обучения шитью. Основное отличие было в том, что её заставила жизнь, точнее мама, а я это выбрала сама. То ли дело Лана, которая умудрилась приехать из другого города и поступить в один из самых престижных вузов – Плехановский институт.

К концу десятого класса мой аттестат выглядел прилично. Но на поступление в хороший институт я не тянула, да и непонятно мне было, какой профессией я хочу заниматься. И я решила вопрос просто. Что всегда нужно людям? Ответ: все едят, лечатся и одеваются. Я решила обучиться шитью.

Коллектив был стопроцентно девичий, что никак не способствовало воплощению моих планов о быстром замужестве. Но так только казалось. Похожие планы здесь были у многих девчонок, и для меня не составило труда найти себе подружек для походов на дискотеки. Каждую субботу мы с подружками из техникума шли «на охоту», то есть на танцы.

Мода тогда была пёстрой и разнообразной. Только-только упразднились потихоньку сами по себе строгие критерии советской морали по поводу слишком коротких юбок, туго обтягивающих брюк, дерзких вырезов на груди и всего другого, раньше мешающего демонстрировать наши молодые прелести. Но многие по привычке носили мешковатую одежду, а я прямо сразу поняла, как же нам повезло: ну когда ещё показывать ноги, бёдра, грудь, если не в девичьем возрасте! Не в сорок же лет! В то время, на примере родителей, казалось, что в сорок лет – уже пожилые тётки. Редко в таком возрасте можно было встретить ухоженных, стройных, умело накрашенных женщин. Ведь и в магазинах не было ничего, что способствовало бы тому, чтобы наши мамы выглядели, как могут себе позволить выглядеть теперь женщины любого возраста.

Тогда в моде был спортивный стиль. У спекулянтов[8 - Спекулянт – в Советской России и СССР спекуляция, определяемая как скупка и перепродажа с целью наживы, в зависимости от объёма операций была административно или уголовно наказуемой… Спекуляция, то есть скупка и перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы, – наказывается лишением свободы на срок до двух лет с конфискацией имущества или без таковой, или исправительными работами на срок до одного года, или штрафом до трехсот рублей. Спекуляция в виде промысла или в крупных размерах – наказывается лишением свободы на срок от двух до семи лет с конфискацией имущества https://ru.wikipedia.org] можно было купить заграничные майки с длинным рукавом, настоящие американские джинсы, которые всё ещё были дефицитным товаром, кроссовки. Особый писк – кроссовки на липучках, которых раньше в помине не было! Конечно, при отсутствии необходимой суммы денег, а оно – отсутствие – как правило, существовало, можно было купить подделки под европейские и американские товары. Джинсы из стран Восточной Европы – ГДР, Венгрии, Болгарии, майки из прибалтийских республик[9 - прибалтийские республики – в сентябре-октябре 1939 г. Латвия, Литва и Эстония подписали с СССР пакты, согласно которым в 1940 г. в связи с угрозой фашистской агрессии на их территориях были размещены советские войска. В июле 1940 г. в трех странах Балтии были приняты декларации, в соответствии с которыми провозглашались Латвийская, Литовская и Эстонская Советские Социалистические Республики, которые обратились в Верховный Совет СССР с просьбой о принятии их в состав Советского Союза. 3 августа 1940 г. в СССР вошла Литва, 5 августа – Латвия, 6 августа – Эстония. В 1941 г. все три республики были оккупированы фашистской Германией. В 1944-1945 гг. они были освобождены советскими войсками. В 1988 г. в прибалтийских республиках начались выступления оппозиции с требованием выхода из состава СССР и провозглашения независимости.... 6 сентября 1991 г. Государственный Совет СССР признал независимость Латвии, Литвы и Эстонии. https://tass.ru], кроссовки, которые начала выпускать фабрика под Ленинградом. Что мы и покупали. Зато можно стало краситься, как хочешь, и никто тебя больше не тащил смывать косметику, потому что так не пристало краситься «высоко идейным советским девушкам». В общем, как я вижу эту картину теперь, мы являлись на дискотеки с яркой индейской раскраской на нежных лицах, со стрижками, подобными ирокезам, в джинсах или коротких джинсовых юбках и после некоторого времени, проведенного у барной стойки, уже раскованные полностью, бросались в веселье танцев.

Именно здесь, на дискотеке я и познакомилась со своим будущим мужем. А что удивляться? Ведь кроме самих танцев и выплеска энергии, это и была цель посещения дискотек! Коля сразу бросался в глаза своей невероятной пластикой. Как выяснилось потом, он все школьные годы ходил на хореографию, так хотелось его маме. Результат был очевиден. Невысокий, но стройный голубоглазый блондин Коля в танце был бесподобен. И он умел вести партнёршу так, что она чувствовала себя богиней. Ну, почти богиней, так как без его умелых рук, дающих нужное направление исполняемым пируэтам, всё вставало на прежние места, и такого божественного танца не получалось. В общем, танцевать с Колей хотели все мы. При этом мысли о том, чтобы стать парой, у меня не сильно возникали, так как танцевал он со всеми и лично ко мне особенного внимания не проявлял.

Всему виной, как это порой бывает, стал случай, когда на выходе из трамвая я споткнулась и лежать бы мне вниз лицом со сбитыми коленками, если бы чьи-то руки меня вмиг не подхватили. Трамвай уехал, а я обнаружила, что руки принадлежат никому иному, как Коле. Его лицо тоже выражало неподдельное удивление, что ясно сообщило мне о том, что он меня не выслеживал и был также удивлён этой встречей, как и я. А его действия по спасению от падения с подножки трамвая были продиктованы просто нормальным человеческим участием. Это был первый раз, когда мы увидели друг друга не в полумраке со скользящим светом от зеркального шарика под потолком, а при свете белого дня.

То, что он не принц на белом коне, было очевидно. Впрочем, выйти замуж за принца в мои планы тогда и не входило. Я искала защитника и друга. На такую роль Коля, кажется, подходил. Простая одежда, простые отечественные кеды. Но вьющиеся светлые волосы, красиво очерченные рот и нос, смешинка в голубых глазах и эти сильные руки, так вовремя меня подхватившие, вдруг зародили во мне надежду, что небо посылает мне того, кого я ищу.

Коля тоже разглядывал меня с каким-то новым интересом. «Слушай, а сколько же тебе лет?» – вдруг спросил он, – «Я ведь тебя первый раз вижу без твоей боевой раскраски».

Врать не имело смысла. «Через месяц восемнадцать», – ответила я. «Ладно, месяц – не год», с открытым намёком ответил Коля, и я поняла, что есть шанс вписаться в его жизненный план.

Выяснилась, что живём мы друг от друга не очень близко, просто его работа и дом находились неподалеку от моего техникума, что поспособствовало нашей внезапной встрече.

Мы стали встречаться. Коля заканчивал работу позже, чем я учёбу. Жил он почти рядом, минут десять ходьбы, в сталинском доме, в коммунальной квартире. Две комнаты занимали он с сестрой и матерью (отец умер в пятьдесят лет от инфаркта), а ещё одну –сосед с женой. Коля почти сразу предложил мне сделать ключ, чтобы я после учёбы могла идти к нему домой, обедать, отдыхать, делать задания и ждать его прихода. И всё бы могло так и быть, но столкнувшись с Колиной мамой, я уже по её взгляду сразу поняла, что она никакого легкомыслия не потерпит, и что вся нынешняя свобода нравов ей не по нутру. А ведь она к этому моменту была уже на пенсии и не работала. Поэтому дожидаться Колю мне пришлось бы в её присутствии.

Хорошо обдумав ситуацию, я решила, что, если это будет моя свекровь, то лучше не противоречить её убеждениям. Поэтому от ключа я отказалась, ехала к себе домой после работы, и встречались мы, как и прежде, в субботу на дискотеке, а также в пятницу вечером и в воскресенье днём.

Всё шло, как по маслу. Коля мне нравился. Это точно! Он хорошо окончил школу, потом поступил в электромеханический техникум, потом его забрали в армию. После двух лет в армии он вернулся в этот же техникум, закончил обучение, и вот теперь работал на заводе. Коля не пил, и это мне нравилось. То есть он мог выпить немного на празднике, или бутылку пива вечером. Но на дискотеках он был трезвый всегда, да и вечерняя бутылка пива всегда была одной-единственной. Что мне особенно нравилось, так это его остроумие. За словом он в карман не лез, кроссворды разгадывал с интересом и упорно, до конца. Глупым он точно не был. Я даже как-то подумала: надо же, судьба нас свела вот таких одинаковых – надо бы в институт обоим, а волею обстоятельств мы занимаемся добыванием денег просто на существование..

В Колиной семье, однако, мне было нелегко. Мама родила его поздно, под сорок. А потом сразу ещё сестру. Разница была всего в год. На момент знакомства Коле было двадцать шесть, а его сестре двадцать пять. Оба казались мне прямо таки взрослыми. Тем более что Марина была уже замужем. Они с мужем занимали одну из комнат. А во второй жил Коля с мамой. Отца я видела только на фотографии, которая стояла в комнате. Когда он умер, лет через пять после смерти, мать приказала сестре переселиться к ней. А Коля занял отдельную комнату. Именно так – приказала.

Мама Коли была сторонницей жёсткого воспитания. В связи с ранней смертью мужа она осознавала, что вырастить из сына мужчину предстоит ей, и была скупа на ласки, да и на выражение чувств в целом. Когда Марина вышла замуж, Коле пришлось перебазироваться к матери. Мать очень хотела внуков, и ничто не должно было препятствовать молодым в таком важном деле.

В какой-то момент я увидела, что Марина – точная копия своей мамы, её слова для неё, как слова из Библии, священны. И мне было странно видеть в этой молодой девушке усвоенный ею образ рассудительной и строгой женщины. Даже с мужем Марина не позволяла нежности, по крайней мере, прилюдно. Она окончила библиотечный факультет и работала в клубной библиотеке, куда за книгами иногда заходил будущий супруг. Он работал также на заводе, где и Коля, и учился на вечернем отделении технического вуза. Из всей этой семьи именно с ним мне было проще, веселее и теплее.

В день моего совершеннолетия Коля не поленился приехать в мой район, пусть утром нужно было рано встать. Это был первый раз, когда я представила его своим родным. Сказала просто: «Это мой друг. Зовут Коля». Но так как раньше подобных официальных представлений молодых парней с букетами в руках не происходило, то родители осознали значимость события. В руках у Коли был красивый букет, и хотя он выглядел сонным, но в своей всегдашней манере балагурил и всех смешил. Мы совсем недолго посидели дома, а потом пошли погулять. Коля пригласил меня в кафе. За годы, прошедшие после смерти брата, я первый раз себя почувствовала значимой и защищенной. Рядом был заинтересованный во мне Мужчина. В этот момент я решила, что если он захочет на мне жениться, то я приму его предложение. Однако первое предложение сильно отличалось от ожидаемого. «Лика, слушай, ну, наконец, я так долго этого ждал! Мама уезжает в деревню на выходные, а Марина с мужем идут к кому-то на свадьбу. Придёшь на ночь?»

Не сказать, чтобы я сильно удивилась. В конце концов, ЭТО должно было произойти. И Коля мне, к счастью, действительно, нравился. В отличие от предыдущих поколений мы получили право понять, будет ли нам хорошо с будущим партнером не только в жизни, но и в постели. Я кивнула.

За десять предшествующих дней я успела себя морально подготовить к предстоящему событию. Я, как и многие девушки из поколения поздних восьмидесятых, получила доступ к той информации, которая раньше была «под замком»: ЭТО может быть больно, ЭТО нужно, чтобы было красиво (если хочешь понравиться), ЭТО должно быть безопасно, если не хочешь сложностей в виде беременности, ЭТО может быть и приятно, если знать, что и как делать. Вооруженная этими знаниями, я купила французский крем «Бокаж» для эпиляции волос на ногах, симпатичное бельё у спекулянтки и презервативы в аптеке (не надеясь на Колю).

В обозначенные дни, проведя впервые в жизни процедуру эпиляции, я полюбовалась собственными идеально гладкими ногами, надела ажурное черное бельё, которого отродясь не имела, и, не забыв положить в сумку презервативы, отправилась, как всегда в субботу, на дискотеку. План для родителей был разработан: позвоню и скажу, что проморгала последний поезд в метро и переночую у подруги.

Всё шло по плану. Дискотека, танцы до последнего, звонок домой и дорога к Коле. К счастью, благодаря выпускаемым теперь откровенным газетам, даже разочарование прошло «по плану».

Коля горел от нетерпения. Я понимала – он долго ждал и был абсолютно честен: встречаясь со мной, он прекратил походы к остальным, где мог получить желаемое освобождение от вполне нормальных мужских потребностей. Поэтому на меня он почти набросился, хотя и старался в меру сил, не сделать мне больно и сохранить в моей памяти этот первый опыт, если не приятным, то хотя бы терпимым. Он не захотел применять лежащие в сумке средства предохранения, со словами: «Дурочка, я же тебя люблю!» Это было признание в любви и готовность отвечать за последствия этой ночи одновременно.

Во мне зародилась нежность. Я быстро поняла, что не из тех, кто с первого раза получает наслаждение или, по меньшей мере, удовольствие. Но с этой новой для себя нежностью, я изо всех сил сдерживала слёзы, а в голове крутилась единственная мысль: «Скорее уж всё бы кончилось». Так оно и произошло. В какой-то момент у меня аж в мозгу зазвенело от боли, а потом после нескольких ещё коротких и мощных телодвижений Коля рухнул обессиленный рядом, и боль стала вполовину меньше. Развитие событий происходило, к счастью, не как во многих романах, когда «он повернулся к ней спиной и мгновенно уснул». Нет, Коля повернулся ко мне лицом и, глядя в глаза, нежно погладил по щеке. «Ужасно, да? Но я так рад, что ты моя с самого начала. Для меня это очень важно. По-другому даже представить не мог». А потом, немного тревожным взглядом окинув обширное расползающееся пятно на простыне, не сдержав мужского самолюбия, добавил: «Таким озером любой мусульманин гордился бы так, что месяц бы с веревки простыню не снимал».[10 - «Таким озером любой мусульманин гордился бы так, что месяц бы с веревки простыню не снимал» – существовала традиция после первой ночи, которые муж и жена проведут вместе, вывешивать на всеобщее обозрение «девственный платок» – простыню, на которой спали молодые. Если на ней поутру крови не оказывалось, молодую женщину могли привести к отчему дому и вернуть со словами, что их дочь прогрызли мыши, т.е. она не была непорочной. Сегодня это практически нигде уже не делается, разве что в очень консервативных семьях и дальних поселениях в глубинке. https://svadba.expert Демонстрация простыни после первой брачной ночи не есть стыдливым поступком, и ислам не повелевает и не призывает совершать подобное. http://islam.plus] Мы оба расхохотались. И хотя боль всё ещё не оставила меня, но от взаимной нежности и его внимания и шутки для разрядки моего напряжения мне стало легче.

Такой вот была первая ночь с моим будущим мужем, ставшим моим первым мужчиной. Любила ли я его тогда? Я не сильно задумывалась над этим. Я просто нашла того, кого искала, – замену брату.

Я осталась на ночь в этой всё ещё чужой квартире, с мужчиной, признавшимся мне в любви во время моего первого занятия любовью, и уснула у него под боком. Я не лежала, мучаясь от бессонницы, от боли или обдумывания, правдивы ли его слова, или это часть его хитроумного плана, чтобы удерживать меня возле себя в качестве любовницы. Я с детства мыслила только в позитивном ключе. Поэтому сомнения меня не терзали, и я спала радостная, что всё закончилось довольно быстро.

Коля точно знал, что мать таких отношений без брака не одобрит. Но повезло, что близилась весна, и мать, как обычно, в середине марта, собралась и до сентября уехала в деревню. После её выхода на пенсию это стало правилом. Марина, хоть и копия матери, понимала, глядя на брата, что я – не просто очередное увлечение, а серьёзное намерение для Коли.

В общем, всё складывалось удачно, когда я впервые столкнулась с Колей в гневе. К этому моменту мы встречались уже около трёх месяцев. Он заболел, простыл. Случилось это в четверг. У него поднялась температура. Утром в пятницу пришёл врач, открыл больничный лист и назначил постельный режим. Температура держалась высокая, глаза быстро утомлялись от просмотра телевизора. Я пришла к нему в пятницу после учёбы, провела с ним весь вечер, читая вслух книгу, чтобы как-то развлечь. Потом принесла ему в постель разогретый суп, сваренный Мариной. Проследила, чтобы он выполнил все назначения врача, и мы легли спать. В эту ночь я спала отдельно из-за риска подхватить инфекцию, да и жарко ему было бы с такой температурой в постели со мной.

На следующее утро, в субботу, ему стало лучше, температура спала, мы даже вместе приготовили завтрак для всех: Марина с мужем тоже были утром дома. Потом я убирала комнату, хотела что-нибудь приготовить к обеду, но Коля, уже столкнувшийся с моей неумелой готовкой, сказал: «Брось, я сейчас ем мало, пока нет аппетита. Пусть Марина готовит. А мы просто картошкой и консервами обойдемся». Я села за шитьё, Коля смотрел телевизор.

Время близилось к вечеру. В это время мы обычно ходили на дискотеку. И сейчас, после постоянного нахождения в квартире, мне захотелось пойти потанцевать. Всё же прошла учебная неделя, Коле стало лучше, и я ничего особенного в своём желании не видела. Если бы дома заболел папа или мама, я, видя, что становится лучше, точно не сидела бы у постели, и никакого порицания за это не получила бы. Поэтому, отложив шитьё в сторону, я произнесла: «Коль, слушай, ты же не против, если я схожу с девчонками потанцевать?» То, что произошло потом, было неожиданно. Коля побагровел, его глаза реально метнули молнии, и он сильно повысив тон, гневно спросил: «Значит, вот так?! Я тут больной лежи, а ты со своими девками плясать пойдёшь? Ты в своём уме?! Для тебя это нормально, да?!» Я, всё ещё не понимая подкравшейся угрозы, простодушно ответила, что думала: «Но тебе же лучше, ты посмотришь детектив, а я потанцую и вернусь». Теперь он уже побледнел: «Лика! Кажется, я очень серьёзно в тебе ошибся. Ты с-соображаешь, что ты сейчас г-говоришь!» Он кричал и даже слегка заикался.

Я испугалась такой реакции, у меня потекли слёзы. В конце концов, никаких крамольных мыслей в моей голове не было, поводов для ревности я тоже ни разу не давала, а тут такая буря. Я выскочила за дверь и наткнулась на Марину. Через открытую дверь был виден Коля, бросавший в бурных эмоциях, газеты с журнального стола. Видя моё мокрое от слёз лицо, Марина взяла меня за руку и, приведя в кухню, усадила на табурет и дала стакан воды. «Лика, слушай, я так надеялась, что с тобой у Коли это всё пройдёт. Он не срывался, как вы начали встречаться, ни разу. В общем, ты должна знать. Он служил десантником в Афганистане. Слава Богу, вернулся здоровым и, в целом, нормальным. Не таким, как многие, у кого сильно крышу снесло. Но вот срывы бывают. И когда, и на что он вот так среагирует, предсказать нельзя. Так что думай сама, ведь, похоже, у вас всё серьёзно». И, уже на пороге кухни, добавила с разумностью Колиной мамы: «Хотя плюс тоже есть – детей родите, квартиру быстро получите, годами ждать не будете. Афганцы в почёте, для них особая квартирная очередь, да и ещё льготы есть». Она ушла к мужу в комнату, оставив меня в одиночестве подумать.

На танцы идти уже не хотелось. За окном было темно, и подвывал ветер. Я сидела, озадаченная новой для себя неожиданной информацией и недавней сценой. Мысли были совсем не лихорадочными на фоне происшедшего, а, наоборот, вдруг упорядочились: «Итак, меня всё до этого момента устраивало. Он меня старше, он зрелый, не пацан. Потому, наверное, и зрелый в свои двадцать шесть, что через Афганистан прошёл. Меня любит. На семью, очевидно, настраивается. Подумать о жилье – тоже не грех. Это важно. Недостаток пока вижу один – псих он, конечно, немножко. С другой стороны, можно выйти замуж за нормального, а потом обоим без квартиры, самим психами стать. Зато афганцам транспортные, медицинские и продуктовые льготы положены». Почему мне в голову не пришло, что можно выйти замуж за нормального парня с хорошими жилищными условиями, сложно сказать. Но в силу приобретённого жизненного опыта, вероятно, мне тогда казалось, что получить всё прекрасное в одном флаконе невозможно.

Сцена была ужасна, но не страшна. Я просто удивилась, как это на меня, такую хорошую, без всякой вины и причины, можно так орать. Кроме того, мои мысли о том, чтобы быть, как когда-то родная мама, на пьедестале, тоже, кажется, придётся отставить в сторону.

Итак, я отбросила первые шоковые впечатления подальше, приняла решение продолжать двигаться в сторону замужества и с этими мыслями двинулась в комнату к Коле. Первое, что я заметила, это скользнувшую в его глазах радость, и едва заметный выдох облегчения. Кажется, он не был уверен, что я вернусь. Тем не менее, извинений не последовало. Я села в кресло и со словами: «Ну, что тут нам сегодня интересного покажут?» стала перебирать программы на телевизоре. Выводы рассудительный Коля всегда умел делать правильные: раз один раз «съела», то и дальше особого возмущения не будет. Он был прав. Как покажет дальнейшая жизнь, «съедать» его приступы гнева придётся по жизни неоднократно.

Как я не старалась высчитывать дни по циклу, когда «можно туда» и «туда нельзя», произошло то, с чем сталкиваются многие молоденькие девчонки: я забеременела. Событие обозначилось в ноябре. Мама Коли уже вернулась, я училась на втором заключительном курсе, и успевала полностью завершить обучение. Об аборте не могло быть и речи. Хотя будущая свекровь, осознав, что мы делали «это» без официального брака, до свадьбы, всем своим видом целый месяц выражала своё неодобрение, но денег, чтобы всё же, чтобы свадьбу сыграть, дала. Очень уж она дорожила тем, чтобы всё было, «как полагается у людей».

На свадьбе были родственники с двух сторон и мои верные лучшие подружки – Женя и Ксения. Ксения тоже готовилась замуж, но они ждали весну, когда ей будет восемнадцать, и вообще, как сказала она сама «погода поприятнее, и Земля расцветёт».

До свадьбы мы уже пару раз встречались такой компанией, то есть я с Колей и девочки со своими парнями. У Жени не было определенности в отношениях, парень был «зелёный», ровесник почти что. А вот будущий муж Ксении был даже постарше Коли и настолько ему понравился, что на свадьбу был приглашен шафером. Я быстро поняла, что собственных друзей у Коли нет. Я не задавала вопросов, как так получилось, предполагая, что это может быть связанно с военными событиями его армейской жизни. И факт, что ему стало уютно в компании моих друзей, меня порадовал.

Летом я родила сына. «Вот», – подумала я тогда с каким-то удивлением, – «получила себе нового защитника». Данное событие послужило толчком к тому, что мой муж пошёл и записался в очередь на получение квартиры. Через два года мы её получили, хотя и не могу сказать, что это показалось мне быстро. Конечно, жить в коммуналке, в одной комнате с матерью мужа и маленьким сыном было нелегко. Наши взгляды на воспитание ребёнка, как и на жизнь в целом, сильно отличались. Жить у папы тоже не представлялось возможным, так как мамина дочь, моя сестра Света, уже год как вышла замуж и тоже родила ребёнка.

Мы проходили период притирания. Сложно сказать, чем бы он закончился, живи мы отдельно. Но именно наличие свекрови вместе с нами в одном жизненном пространстве сыграло неожиданно положительную роль. Мы не могли себе позволить дойти в наших притирочных разногласиях «до ручки»: иногда хотелось кричать и говорить обидные слова и, наверняка, не только мне. Уверенна, что и у Коли возникало подобное желание. Даже представлять не хочу, что могло бы в ту пору произойти с нами обоими при его взрывной психике, будь мы в отдельной квартире. Но при свекрови мы себя вынужденно сдерживали. Поэтому, уйдя в кухню и, поговорив там на повышенных тонах, возвращались с «кошками на душе», но в состоянии того худого мира, что «лучше доброй ссоры».

Коля по-прежнему работал на заводе. На моё предложение пойти учиться на вечернее отделение института он ответил отказом, мотивируя, что устает и без этого достаточно. Мне же казалось, что на перспективу высшее образование необходимо. В данном вопросе свекровь меня не поддержала. Зато она предложила свою помощь в уходе за сыном Вовкой, чтобы я могла шить и зарабатывать деньги на всё необходимое для новой квартиры. Я не возражала.

Это было время процветания маленьких кооперативов. В начале перестройки экономика страны пыталась понять, какое будущее ей предстоит, и позволила себе принимать на свой рынок любые новшества. Я устроилась на небольшое производство по пошиву изделий из кожи. Платили за сделанный объём работы, поэтому я старательно по вечерам, поручив свекрови наблюдать за сыном и звать меня только к кормлению, строчила безостановочно на машинке. Мне это даже нравилось, потому что после дня, проведенного с ребенком, стрекот машинки и набор движений, доведенных до автоматизма, вносили в голову порядок, а затем помогали глубокому сну. Ночью к сыну тоже вставала свекровь, понимая, что мне на следующий день опять и с сыном возиться, и вечером шить.

Только к весне, когда свекровь опять засобиралась в деревню, мы поняли, что остаёмся своей отдельной маленькой семьёй. Кажется, нам стало немножко не по себе: мы осознали, что мама Коли – цементирующая база. Как мы будем без неё уживаться? И как же мои заработки для будущей квартиры?

Начался новый период. Я оставила работу и занималась только ребёнком. Сын начал ходить, и в квартире, загроможденной вещами трёх семей, за ним нужно было следить безотрывно, так как ему хотелось открыть каждый ящик, доступный по росту, и вывалить из него всё для детального изучения. Хорошо, что наступило лето, и я предпочитала больше времени проводить на улице. Коля всегда помогал мне после прихода с работы. И, если бы не постоянные стычки из-за каких-то мелочей (так мне тогда казалось), мы бы жили хорошо. Но ему, приученному к идеальному порядку и вкусной еде, было тяжело смириться, что я никак не освою готовку, и в квартире кавардак. Он понимал и не придирался к беспорядку, который устраивал сын. Но понять, почему в шкафах наверху царит бедлам, а бельё всё в пятнах от того, что я стираю белое с тёмным вместе, без сортировки, он отказывался. В общем-то, по делу, но мне-то было всего девятнадцать.

В доме у мамы с папой было принято заниматься, чем любишь, так было удобно всем. В результате, готовила и стирала мама. Я гладила и выносила мусор, так как любила гулять и чаще других выходила из дома. Сестра Света, наоборот, была домоседка, и шуршала по шкафам, наводя в них порядок. Папина обязанность была пылесосить. Из-за такого разделения труда я оказалась не слишком хорошо подготовлена к семейной жизни. И если в присутствии свекрови это не бросалось в глаза, то теперь всё вылезло наружу.

Но пусть кинет в меня камень тот, кто сам без греха.[11 - пусть кинет в меня камень тот, кто сам без греха – из Библии. В Евангелии от Иоанна (гл. 8, ст. 7) приводятся слова Иисуса, обращенные к книжникам и фарисеям, приведшим к нему блудницу: «Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось в нее камень». https://dic.academic.ru/] К Коле тоже можно было придраться. Он не убирал посуду со стола в раковину, так как привык, что это делала мама. Он мог сбросить одежду, где попало, после работы, так как мама приучила его, что уберёт она. Он вовсе не был грязнулей, но и устойчивых привычек к порядку у него не было. Ведь Коля и сам мог бы рассортировать своё бельё, раз понимал, что я не придаю этому должного значения, мог бы хотя бы свои вещи аккуратно раскладывать, куда ему надо. Но он предпочитал всему этому меня обучить, пользуясь не наглядным примером, а чтением лекций. Поэтому и происходили стычки. Приступы гнева мужа тоже изредка посещали, но теперь уже его вид – с побелевшими губами, со сверкающими, слегка навыкате глазами и голос более, чем громкий, резко и отрывисто произносящий обидные слова, – меня так сильно, как в первый раз, не шокировали. Ведь я тогда приняла решение, понимая, что всё это будет присутствовать в моей жизни. В такие моменты я «выставляла стену»: смотрела ему в лицо, вроде, как участвовала в ситуации, а сама думала о нейтральных или даже приятных вещах.

Осенью возвратилась свекровь, и я опять устроилась на работу. Жизнь потекла по прежнему руслу. Сын меня радовал. Он и лицам был похож на меня, и темпераментом. Вовка редко капризничал, без дела не плакал, был улыбчивым, хорошо спал и ел. В общем, что любой маме ещё нужно? Мы стали иногда выбираться в гости втроём. Ездили к отцу, где Вовка мог поиграть со Светиной дочкой, а мы сменить атмосферу, в которой жили целыми днями. Для Коли, впрочем, это не было так важно, как для меня. Он же ходил на работу, у него там было общение. Его чуть подняли в должности, прибавили зарплату, но было понятно, что для того, чтобы расти дальше, нужно высшее образование. А вот мне постоянное пребывание среди одних и тех же лиц – своей семьи, Колиной сестры с мужем и соседей по коммуналке – было настолько рутинным, что приезд к отцу, где я провела свои беззаботные школьные годы, становился глотком свежего воздуха. Здесь неподалёку по-прежнему жили Ксения и Женя. У Жени, наконец, наметилась свадьба, а Ксения вот-вот ожидала ребёнка. Иногда я, видя, что Коля хорошо ладит с моим папой, оставляла их и шла с сыном к Ксении или к Жене.

С Ирой, которая, выйдя замуж, осталась в прежнем доме, где я жила с родной мамой и папой, удавалось только разговаривать по телефону. Я лишь мечтать могла, что с ней как-нибудь опять встречусь. Путь к ней в общественном транспорте с Вовкой на руках и с коляской был непростым. И Коле она не нравилась. Он, несмотря на отсутствие высшего образования, был очень смышленым от природы, начитанным и наблюдательным. Против Жени и Ксении он ничего против не имел. Они ему были симпатичны, и пока я не родила Вовку, мы встречались все вместе, включая их парней. А вот Иру Коля не жаловал. Он считал её простой, даже глуповатой. Ему не нравилась её слишком быстрая, чуть ли не взахлёб, речь, постоянные жалобы на жизнь и отсутствие интересных тем для разговора. К тому же он не мог забыть, как посетив её одна, без него, я вернулась сильно навеселе.

Это было ещё до рождения Вовки. Нам с Ирой, как всегда было о чём поговорить. Темы не сильно интеллектуальные, но неизбежные в женском общении, кто с кем и чем занимается, как выглядит, чем живёт и с кем живёт и тому подобное. Ира достала водку и закуску. По тем временам, когда после развала Союза даже простая еда стала дефицитом, алкоголь во времена «сухого закона» тоже исчез, и все гнали и пили доморощенный самогон, настоящая былая водка казалась божественным напитком. В общем, остановиться вовремя мы не смогли, и я приехала домой в таком состоянии, что мой муж даже не разгневался, осознав, что я всё равно этого не пойму. Он меня раздел и уложил спать. Но с тех пор Иру невзлюбил.

Пришёл новый 1990 год. Мы его встретили с пополнением: в середине декабря родила дочку Колина сестра. В квартире теперь стоял постоянный писк. У Вовки настал период испытателя, что нередко заканчивалось царапинами, ушибами, а в конечном итоге плачем. У Марины в комнате плакала дочь. И от всего этого хотелось сойти с ума. Я завидовала Коле, который каждый день уходил отсюда на работу.

Весной наступило событие ожидаемое, но на тот сложный момент, ставшее для меня чудом. Нас отправляли на просмотр квартиры! Мы поехали на следующий же день. Район был далёким как от центра, так и от метро, весь состоял из многоэтажных новостроек, но, что важно, с большим количеством школ и детских садов. Я выдохнула с облегчением, понимая, что проблем с детским садом для сына не будет.

Дом был почти сдан. И из-за этого «почти» внутрь зайти пока было невозможно. Но дом был новый, пах краской и цементом. Коля подтянулся и, опершись о подоконник окна на первом этаже, стал рассказывать, что он видит. Нам предложили квартиру на последнем этаже, а мы рассматривали такую же, но внизу. Кухня, зал и одна из спален выходили на одну сторону, другая спальня, очевидно, – на противоположную. Дом был круглый, и некоторые его части на стыках имели обширные лоджии, помимо скромных балконов, и плюс кладовые комнаты. «Вот бы нам такую!» – выдохнул Коля, глядя на эту роскошь. «Слушай, Коль, не наглей», – ответила я, – «нам и так повезло, что трёхкомнатную дают и в новом доме, а не по выезду из бэушной».[12 - бэушный – обычно о товаре, бывшем в употреблении, пишут б/у. Добавился суффикс -шн-, и появилось просторечное прилагательное "бэушный". http://otvet.expert] «Повезло, говоришь?» – глаза Коли недобро полыхнули. «А может, это всё же потому, что я два года в этих (муж матюкнулся, что совсем не было для него характерно) горах каждый день смерти в лицо смотрел?» Я честно и искренне произнесла: «Да, это, безусловно, благодаря тебе. Спасибо, милый!»

Мы после просмотра, естественно, дали согласие. А когда через месяц получили на руки ордер с номером квартиры, то поехали все вместе, со свекровью и сыном, смотреть уже именно ту, что стала нашей.

Дом сдали, подъезд был открыт, лифты работали. Мы поднялись на последний этаж и открыли дверь в нашу квартиру. Это было, действительно, чудо! Она была огромная, светлая, так как никакие деревья или другие дома не закрывали свет, наполняющий её через окна. Обои дешёвые, но классические, линолеум, кафель и голубая сантехника повергли нас в восторг. Но ещё больший восторг вызвало то, что мы получили квартиру, как и мечтал Коля: лоджия с кладовой примыкали к одной из спален помимо маленького балкона из зала и небольшой полу-лоджии из другой спальни. Десятиметровая кухня вместо привычных маленьких кухонь советского периода строительства и просторный холл, куда выходили двери из всех комнат довершали и без того сказочную картину будущего жилья.

Я тогда не думала о том, что квартиру дали с расчётом на свекровь, и будем мы жить с ней вместе много-много лет, потому что район не престижный, и разменять хорошо такую квартиру невозможно. Не думала, что здесь плохая экология, а до ближайшей остановки автобуса идти двадцать минут пешком, а потом ещё двадцать пять минут ехать до метро. Я думала об одном – это наша квартира, где народу будет ровно в два раза меньше, чем там, где мы жили до сих пор. И она новая, и с новой чистой энергией. Я эту девственную чистоту-пустоту прямо ощущала всей своей душой и натурой. Как будто начать жизнь с чистого листа! В глазах Коли и свекрови я увидела отражение своих собственных чувств.

Мы стали готовиться к переезду и в августе вселились в новую квартиру. А год спустя из окна той квартиры на первом этаже, которую когда-то разглядывал и описывал мой муж, меня окликнула Лана.




Лана


Я уехала поступать в институт в Москву сразу после окончания школы. И, как оказалось, совершила невозможное – поступила без всяких знакомств, капиталовложений и излишних затруднений туда, куда, как все думали, без известной фамилии, очень больших денег или связей поступить невозможно. Самое интересное, что выбрала я этот вуз совсем не из-за его, как теперь говорят, «крутизны». Нет. Я всегда любила учиться, но к концу десятого класса, случился какой-то сбой, и я поняла: «Надоело!» Не хочу больше долгих лет учёбы. То есть хочу учиться в институте, но как можно быстрее его закончить. И ещё знала, что хочу учиться в Москве.

Первая и единственная поездка в Москву, устроенная мамой нам с сестрой, произвела на нас неизгладимое впечатление. Москва предолимпийская 1979 года была чудо, как хороша. Жара, однако, в конце мая-начале июня стояла нетипичная. Меня, ребёнка, столица тут же покорила невиданным количеством сортов мороженого, газировки и красивыми золотыми куполами Кремля. В десять лет музеи и картинные галереи, как выяснилось, интереса пока не представляют. А вот «Пепси-кола» и мороженое «Лакомка», которые никогда не встречались в родном городе, впечатляли настолько, что мне захотелось здесь жить. Только в столице, готовящейся к олимпиаде, можно было свободно тогда купить знаменитую «Пепси»!

Случилось ещё одно событие, оказавшее влияние позднее на мою жизнь – это была моя первая встреча с Едой с большой буквы. Жили мы в гостинице, а когда были голодны, то ходили не в столовки, а в рестораны и кафе. Мама-врач хотела, чтобы во время поездки мы питались полноценно. Ни в родном городе, ни на побережье, куда каждый август перед началом учебного года отправляли нас родители, ни в маленьком городе, где каждое лето мы с сестрой проводили время у бабушки, такой еды я не ела никогда. При том, что родители часто по выходным брали нас с собой на обед в кафе-рестораны. И работающая бабушка, когда было лень после смены в поликлинике готовить, а это было часто, водила нас в центральный ресторан города. Всё это перечеркнула столица в одну минуту. Это была не провинциальная вкусная, но домашняя еда. Наверное, тогда я поняла, что не только сама еда, но и подача лично для меня были важны. Впервые я видела, что к яичнице подаются поджаренные гренки, к супу чесночные сухарики, оливье готовят не с колбасой или мясом, а с севрюгой, солянку не с огурцами, а с оливками, и десертом может быть желе. Да, смешно, но решение ехать поступать в Москву я приняла в 10 лет под влиянием именно перечисленных факторов.

Я понимала, что попасть в Москву мечтают миллионы. Я была свидетелем, как провалилась моя сестра, которая окончила школу с медалью, и старательно готовила только один профилирующий предмет в надежде, что, сдав его на «отлично», сразу будет зачислена. Но случилось всё не так. И в МГУ она не поступила. Поэтому тот факт, что мне не выдали медаль в школе, никак меня не огорчил. Очень хорошо, решила я тогда, пойдем от обратного. Сложно, конечно, но буду готовить все предметы. Именно на основании двух факторов – какие четыре предмета я смогу хорошо сдать для поступления и где можно меньше учиться и – определился выбор вуза в Москве. И то, что слава идёт недобрая, о том, что простые смертные туда не попадают, меня не затрагивало совсем. Пока не случилось следующее …

За неделю до моего поступления на всю страну по телевизору демонстрировали торжественное открытие Фестиваля молодежи и студентов, и ленту торжественно перерезала аспирантка этого института – дочь первого в мире космонавта. Даже бесконечно верящая в мои таланты мама дрогнула в тот момент: «А стоит ли пытаться? Твоя фамилия совсем не Гагарина, и денег у нас нет, и связей в этой области». Но устремленная к цели, как сказано в начале повествования, я преград не признавала. Как поётся сейчас в одной песне очень красивой певицы: «Я знаю пароль, я вижу ориентир!»

Москва была закрыта до окончания Фестиваля, но уже на следующий день после закрытия мы с мамой вылетели в Москву. Документы я отослала заранее почтой, и, поселившись у родственников в ближнем Подмосковье, мы с мамой приехали в институт. Там мы узнали, что документы благополучно дошли, и получили расписание экзаменов. Уже тогда я поняла, как удобно учить в транспорте. Время у тебя уходит не впустую, а на вполне полезное занятие. В общем, в электричках подготовка шла не хуже, чем дома.

Итак, в Москве опять стояла жара, я сдавала экзамены, не так хорошо, как поставила планку себе сама, но шла без троек. Другой вопрос, что моих четверок даже с пятибалльным аттестатом могло не хватить. Нужна была пятёрка. Самое печальное, что для меня это была последняя попытка. Последний экзамен. Но сомнений не было. Я её именно здесь и заработаю, эту пятёрку. Недаром же именно на истории, когда я отвечала, учительница, перед которой трепетала вся школа, говорила: «Послушайте Лану! Вот, как вы все должны готовиться». Хотя готовилась я к истории не лучше, чем к другим предметам, просто она мне «ложилась» в голову прямо строками, которые я читала в учебниках и трудах классиков Марксизма-Ленинизма.[13 - классики Марксизма-Ленинизма – Марксизм-ленинизм – это учение, посвященное революции. Оно основано на идеях Маркса, Энгельса, доработано Лениным http://fb.ruМарксизм-ленинизм, научная система философских, экономических и социально-политических взглядов, составляющих мировоззрение рабочего класса; наука о познании и революционном преобразовании мира, о законах развития общества, природы и человеческого мышления, о законах революционной борьбы рабочего класса за свержение капитализма, созидательной деятельности трудящихся в построении социалистического и коммунистического общества https://www.booksite.ru]

Сбоя не произошло, меня гоняли, откровенно гоняли не по моему билету, а по всей истории страны от её начала до этих ужасных съездов партии с их постановлениями, а я отвечала и отвечала. Экзаменатор сдалась: «Да, Вы знаете предмет. Пять!» И я поступила на радость и горе моей маме.

Радовалась мама, что я не зря так старательно все предыдущие годы училась в школе, что перевод в математическую школу себя оправдал, что её дочь самостоятельно поступила в один из самых престижных вузов не столицы даже, а всей страны. Но! Дочери всего шестнадцать лет, общежитие не дают, обратные билеты на самолёт уже на следующий день, а дочь остается у тридевятых родственников в Подмосковье на некоторое, но явно обозначенное короткое время, пока самостоятельно не найдет себе квартиру.

Таким вот образом меня «прибило» к берегам столицы, и с тех пор эти берега стали родными. Не сразу, конечно. У меня, в отличие от мамы, страха не было. Многие мои одноклассники и одноклассницы поступили в тот год в разные вузы Москвы. И хотя тесных контактов я с ними не имела, но квартиру, благодаря именно моей бывшей подруге Ане, в течение месяца я нашла. В зелёном районе, потёртую и с жутким запахом алкашей, но близко к метро и к институту, я её делила с новой знакомой, которая искала себе напарницу, чтобы было дешевле платить. Мы сдружились.

Девушка училась на вечернем отделении технического вуза, её семья жила в дальнем Подмосковье. Виделись мы не часто, но общество друг друга нам было приятно, и часто по вечерам, я специально не шла спать до её прихода из института, чтобы пообщаться. Её интеллект и чувство юмора впечатляли, что абсолютно не относилось ни к одному человеку моей группы в институте.

После педагогов и знаний, даваемых ими в моей математической школе, в институте я себя чувствовала просто не у дел. Я привыкла учиться в школе и делать уроки усердно и скрупулёзно. Всё, что давали преподаватели мне теперь здесь, в стенах вуза, казалось неглубоким, поверхностным. Сами преподаватели – незаинтересованными, а требования, предъявляемые преподавателями, слишком примитивными. Поэтому учиться было легко. Нужно было элементарно сидеть в библиотеке и писать конспекты. Пока писала, естественно, информацию запоминала. На семинарах отвечала бойко и по теме. В общем, все четыре года я недоумевала, что же такого я тут узнаю, что выйду квалифицированным специалистом. Слишком много истории различных учений, политэкономии, географии, той математики, половину которой я уже выучила в своей супершколе. Ну, ещё теория АСУ[14 - теория АСУ – автоматизированная система управления http://netler.ru], которые стояли только в НИИ[15 - НИИ – научно-испытательный институт; научно-исследовательский институт http://netler.ru], и видеть воочию их было негде, и применять эти знания тоже негде.

Недоумение росло из года в год. Только на последнем курсе появились предметы по специальности, но на том этапе они казались бесполезными. Экономика менялась с поразительной скоростью. Появился рынок, о котором раньше писали только классики капиталистической экономики, а наши преподаватели со старыми учебниками явно пребывали в растерянности, чему же нас учить.

Честно говоря, мой институт мне оказался полезным только по одной причине – я там вышла замуж. Это было неожиданно, в первую очередь, для меня самой. Все парни потока, с которыми я училась, мне не нравились совсем. После моих одноклассников, увлеченных физикой, математикой, не ленивых и целеустремленных, тут все были расслабленные и откровенно бездельничали. Даже просто-напросто симпатичных, юмористов или меломанов не было. Впрочем, даже это пошло мне на пользу.

Я как-то рассказала маме, что после лекций и библиотеки сижу и скучаю. Мамин голос на другом конце трубки выразил явное недоумение: «Ты же в Москве! Там столько театров!» Я оглянулась вокруг на улице днём и, действительно, обнаружила массу афиш! С этих пор театр стал моим оправданием того, что я приехала именно в этот город. Пусть мне не нравится мой институт, но культурная жизнь столицы била ключом. Я ходила на «лишний билетик» и, наверное, отчасти из-за своей полудетской внешности, внушала своим видом или жалость, или симпатию, но всегда этот билет мне кто-то предлагал. И я увлеченно и жадно ходила смотреть на тех актёров, которых раньше видела только по телевизору. Лучшие сцены, лучшие актёрские составы, постановки, гремящие на всю страну славой, я пересмотрела за годы учёбы в институте.

Но вернёмся к моему замужеству. Итак, поле для данного действа не то что полем, а даже грядкой, назвать было сложно. К тому же, я не слишком стремилась замуж. Я не хотела рано семью и детей, я мечтала делать карьеру. Золотой телёнок в виде моих запечатлённых воспоминаний о нарядах, машинах, обставленных квартирах и тому подобных вещах, манил меня всем своим сиянием и подталкивал к решительным действиям. План был таков: закончить с красным дипломом институт и поступить в аспирантуру. А дальше – доцент, профессор и так далее. Хотя «далее» не очень ясно вырисовывалось в моей голове. Но были цифры – к двадцати четырем годам (диплом об окончании я должна была получить уже в двадцать), иметь учёную степень, и тогда можно и замуж, и о ребёнке подумать. Об одном! Это я решила точно. Одного хватит. Не хочу больше!

И всё же, даже для осуществления этих отдалённых планов должны были возникать хоть какие-то привлекательные субъекты. Но что-то явно пошло не так. В моём родном южном городе любой девушке и женщине приятной наружности и поныне восхищенно свистят, бросают фразы в лицо и вслед, и даже пожилых дам кличут «девушками», когда обращаются. В Москве ситуация и тогда, и опять-таки поныне, отлична коренным образом.

Сюда мужчины приезжают добиваться своих целей, в большинстве своём бизнес-целей, будь то поступление в престижный вуз, чтобы потом иметь хорошо оплачиваемую работу, или сразу на поиск такой работы. Девушки преследуют такие же цели плюс выйти замуж, если город понравился. И все коренные москвичи боятся попасться в силки этих охотниц, они просто не верят, что их можно просто любить, без прописки и жилплощади. В общем, это город точно не романтиков, а завоевателей и завоевательниц. Поэтому все мчатся навстречу своим устремлениям, не оглядываясь по сторонам на прекрасное, и не тратя время впустую.

В этом есть и свои плюсы. На юге уважающая себя барышня, привыкшая к вниманию противоположного пола и всем этим посвистываниям и причмокиваниям, в жизни не выйдет на улицу и просто одетой, без маникюра, педикюра и мэйк-апа, так как она с тинэйджеровского возраста уже «подсела» на мужское внимание, и ей оно приятно и необходимо. В столице, как бы ты не был плох или хорош внешне, на тебя не обращают никакого внимания. Разве что на фриков.[16 - фрик – в современном понимании – человек, отличающийся ярким, необычным, экстравагантным внешним видом и вызывающим поведением, а также обладающий неординарным мировоззрением в результате отказа от социальных стереотипов. https://ru.wikipedia.org] Поэтому, встав утром без настроения краситься, мыть голову, надевать что-то, подчеркивающее твою привлекательность, можно спокойно выходить из дома и идти «в люди», понимая, что никакой разницы это не сыграет. Всё делается только из уважения к себе, но никак не для того, чтобы заполучить долю внимания. Москва привыкла ко всему.

Я это чётко испытала на себе: была бедной студенткой и женой очень состоятельного человека, и снова бедной, но уже «разведёнкой», а потом опять разодетой и ухоженной «фифой» после возрождения из пепла. Весь этот опыт доказал правоту вышеизложенной моей точки зрения, с которой охотно соглашается знакомое женское окружение. На тебя обратят внимание и выскажут одобрение только те, кто тебя знают. Всем незнакомым людям есть дело только до них самих.

Поэтому абсолютно было непонятно в то время, как и сейчас, где и как «люди встречаются, люди влюбляются, женятся».[17 - как «люди встречаются, люди влюбляются, женятся» – песня "Люди встречаются, люди влюбляются, женятся" входила в репертуар ВИА "Весёлые ребята" под управлением Павла Слободкина. Авторами песни являются: композитор Владимир Гаваши и автор русского текста О. Жуков. Песня пользовалась огромной популярностью в 70-е – 80-е годы https://nicolaitroitsky] Хотя, к примеру, проживание в общежитиях, способствует влюбленностям и свадьбам среди студентов. Примеры тому среди моих знакомых многочисленны. Но я жила на съёмной квартире, с чудесной соседкой, и было мне хорошо! И всё же, как часто бывает, случай тому виной.

Картошка! Нас послали перед вторым учебным курсом на сбор урожая. Сопровождали нас, естественно, преподаватели и аспиранты. Тут и случилась моя любовь, моё будущее. Я могла не ехать на сбор этой самой картошки, потому что сломала за неделю до этого палец на ноге об огромный валун на море. Но, сознательная моя часть, решила, что надо, надо ехать и помогать стране, а то, вдруг без меня она не справится.

То же самое решил аспирант института, Виктор. Его посылали от института на учёбу в Венгрию, и он имел полное право остаться на последний летний месяц в городе, чтобы продолжать изучение сложнейшего венгерского языка. Однако, будучи активистом, он решил, что его долг – помочь стране, и приехал в этот совхоз тоже.[18 - совхоз – (сокращение от советское хозяйство) – государственное сельскохозяйственное предприятие в СССР. В отличие от колхозов, являвшихся кооперативными объединениями крестьян, созданными на средства самих крестьян, совхоз был государственным предприятием. Работающие в совхозах были наёмными работниками, получавшими фиксированную заработную плату в денежной форме, в то время как в колхозах до середины 1960-х использовались трудодни. https://ru.wikipedia.org] Тут-то мы и встретились.

Я, как всегда, с моим невероятным упорством стремилась выполнить дневной план досрочно, то есть до пятнадцати ноль-ноль, чтобы уехать с поля раньше всех и по-человечески, без толпы разгоряченных уборкой урожая женских тел, пойти и спокойно принять душ и немного поспать. Виктор, чья функция была организовать студентов, меня приметил с такой невероятной работоспособностью на фоне большинства остальных, лениво бросающих картошку и не пытающихся скрыть, что это им в лом.

В общем, я обратила его внимание на себя сочетанием своей детской хрупкости телосложения и недетской способности к труду. А я запала на его чудесные большие карие глаза, мягкий свет, струящийся из них (по крайней мере, когда он смотрел на меня) и рельефные мышцы, когда он помогал перетаскивать тяжелые мешки. Студенческая романтика! Кто знал, что она выльется в то, что по возвращению в Москву, он откажется от поездки в Венгрию, когда узнал, что меня туда с ним направить не смогут. А меня вызовут в деканат и всей кафедрой международных отношений начнут просить не портить парню будущее, на что я, буркнув, отвечу: «Он выбирает сам. Выбор за ним».

И он выбрал, к моему искреннему удивлению, меня. То есть я осознавала, что будь я Виктором, я бы послала всё и всех подальше и рванула бы за рубеж, в Венгрию, но Виктор выбрал меня, оценив шансы, что я его дождусь, как ничтожные. Что там говорить, мне это польстило. Это была заявка на серьёзность намерений. А наряду с его внешностью, данный факт сыграл настолько, что, когда он мне об этом сказал, я спросила в лоб: « Ты собрался на мне жениться?» Виктор мямлил что-то невнятное в ответ. Я же процитировала любимого Пушкина, из письма Онегина к Татьяне: «Свою постылую свободу я потерять не захотел?» Это его разогрело, и он сделал мне предложение.

Тянуть мы не стали, и поженились уже через пару месяцев. Виктор жил с родителями, которые отнеслись ко мне очень настороженно. То есть по их понятиям, конечно, он был достаточно взрослый для принятия ответственных решений – двадцать шесть лет, и давно не находился на их содержании. Однако, как можно, впитав с молоком матери, как и все остальные резиденты столицы, что все приезжие «охотятся» на москвичей и их жилплощадь, принять решение о женитьбе на мне? Тем больше была опасность «охоты» на их мальчика, что финансово они жили по тем временам состоятельно: работали в «почтовых ящиках»[19 - работали «почтовых ящиках» – в целях обеспечения режима секретности оборонных предприятий в 1927г. была введена система подлинных (секретных) и условных (открытых) наименований предприятий и их адресов "Почтовые ящики" (п/я) были введены как часть открытого условного адреса предприятияи использовались вместе с названием города.Условные обозначения предприятий – почтовые ящики («п/я») были упразднены по решению правительства в 03.1989г.https://oboron-prom.ru/pochtovye-aschiki.htm l] разных военно-подчиненных НИИ, имели высокие зарплаты, машину, дачу, получали спецпайки.[20 - спецпайки – СССР, в котором официально декларировалось "всеобщее равенство", на самом деле существовало вполне официальное неравенство – кто-то имел простой доступ к тем или иным товарам, а кто-то не имел. Партноменклатура получала товары и продукты в спецраспределителях.Распределение продуктов осуществлялось так – каждая из советских организаций имела свои спецмагазины и "продуктовые наборы", которые составлялись из произведенных в стране (либо приобретенных за рубежом) дефицитных продуктов.В тех самых спецпайках ("райкомовских", "обкомовских", "академических" и прочих других) были все продукты, которые для большей части остального населения СССР оставались недоступными. В спецпайках были импортные консервы, была черная и красная икра, импортные фрукты, сырокопченые и вареные колбасы, сардельки, сосиски, крабы, балыки, замороженные креветки, печень трески, ананасы, мандарины, импортное вино и коньяк, и много чего ещё. http://allpravda.info]

Знакомство со мной и моей семьёй, прибывшей на свадьбу, с какой-то стороны их успокоило: девочка оказалась из потомственной династии врачей, с прекрасным школьным аттестатом, да и в институте на Красный диплом идёт. С другой стороны, сразу стало ясно, что характер непростой. Очень уж упёртая, и любит настаивать на своём.

Но родители Виктора оценили, что я не претендовала на их финансовую поддержку, в холодильнике сразу выделила собственную «полку молодых» и к ним за продуктами не лазила. Денег муж, будучи аспирантом, зарабатывал немного и постоянно подрабатывал по ночам сторожем. Мои родители, понимая, что дочь пока учится, хоть и с повышенной стипендией отличницы, приносит в семью немного, решили продолжить высылать нам немного денег, как это было до моего замужества.

Притирка проходила сносно. Мы продолжали оба ходить в институт – я на учёбу, Виктор – для проведения семинаров и написания диссертации, поэтому успевали к вечеру накопить впечатлений для обмена. По вечерам иногда ходили в кино, иногда – в кафе-мороженое. Делить постель нам тоже было чудесно. Фраза из телепрограммы: «В СССР нет секса» к нам явно не относилась. У нас секс точно был! Но без «но» обойтись, наверное, нельзя.

Первая сложность состояла в том, что в семье Виктора родители общались иначе, чем в моей. Естественно, он частично перенял манеру общения родителей. К примеру, для выражения недовольства или несогласия здесь легко повышали друг на друга и на сына голос. И могли так длительно разговаривать, выясняя отношения. Мне это резало слух. Когда муж таким же образом объяснялся со мной, слёзы начинали сразу катиться из моих глаз. Для меня крик от близкого человека был непривычным явлением, и я реагировала болезненно и привыкнуть к этому не могла, да и не хотела. Когда я пыталась это объяснить, то следовал ответ: «Я не кричу, я так разговариваю». Но тепла в отношения, такие «разговоры» точно не привносили.

Кроме того, в наших отношениях на все последующие годы утвердилась полушутливый диалог:

– Это ты во всём виновата! – реплика Виктора.

– Конечно, дорогой. Кто же ещё? – моя роль.

Я поняла, что в моменты раздражения мужа, мне легче взять вину на себя в данной манере. Он быстрее успокаивался, ведь когда человеку не противоречат, спор затихает быстрее – нет контраргументов. Но потом, живя вместе много лет, я поняла, что устала от этой шутки. Ведь мог же муж сказать: «Хватит, Лана. Уже приелось! Конечно, бываю и я не прав». Но нет! Его такая ролевая игра устраивала. Как и то, что часто он говорил: «Ох, рано, я женился. Не погулял, как следует. Надо будет как-нибудь восполнить этот пробел!» Я понимала, что когда об этом говорят вслух, до дела доходит редко. Но вряд ли такое приятно слышать.

То, что я сейчас назову следующим пунктом, очень сильно повлияло на всю дальнейшую совместную жизнь. Я очень любила (впрочем, это продолжается и поныне) поцелуи и объятия. Это мой язык общения с любимым человеком. И вот, как-то в метро, когда мы вечером возвращались вместе из института, я обняла Виктора за шею и прижалась к его груди, подняв лицо, надеясь получить поцелуй. Но вместо этого прозвучали слова: «Терпеть не могу всё это сюсюкание. Мои родители сперва ссорятся и неделями молчат, а потом начинается!» И он передразнил, подражая голосам: «Ты, моя рыбка! Ты моя киска!» А мне противно это! Неискренне!» Мне, наверное, следовало ответить, что-то в духе «Мы – не они, я тебя люблю, и мне хочется передать тебе моё тепло», но я так растерялась и была отброшена, будто ледяной волной от этой мужской груди. И с тех пор я никогда не проявляла инициативы, чтобы показать свою нежность к моему мужу. Никогда! Меня это ранило, и я боялась услышать что-то подобное вновь. А Виктору такое проявление чувств, вероятно, действительно было не нужно.

Как-то в разговоре с Аней, той самой школьной подругой, которая тоже училась в Москве, я призналась: «Знаешь, мне иногда кажется, что, если в какой-то момент жизни появится пусть даже не такой хороший человек, как мой муж, но начнёт мне говорить приятные слова, целовать и обнимать, то я быстро сдамся!» Аня с недоумением спросила: «Слушай, но, ты же говоришь, что у вас в постели всё чудесно. И что, он тебя и в такие моменты не обнимает, не целует, не говорит что-то приятное?» Да, такова была реальность. Я поняла довольно быстро, что секс – это прекрасно, и он включает пыл, и страсть. Но вот для того, чтобы почувствовать любовь, нужны ещё тепло и нежность.

Тем не менее, и без этого рождаются дети. И вот перед последним курсом я без удивления обнаружила, что беременна. Без удивления, потому что, когда у тебя цикл, как часы, и ты по нему успешно живёшь, наставляя мужа, когда что можно и нельзя, а он вдруг в один день «забивает» на твои слова и с воплями восторга поступает так, как велит тело, а не мозг, то событие становится вполне ожидаемым.

Прогноз сбылся. Я была в холодном бешенстве: как же моя хвалёная карьера и все планы по наращиванию благосостояния? Как моя аспирантура, моя докторская, мои несбывшиеся тысячи рублей, машины, элитный спорт и так далее? Муж же был доволен, он любил меня, хотел детей и видел себя, в отличие от меня, счастливым родителем.

Я пошла в консультацию поздно, поскольку чувствовала себя превосходно и необходимости туда идти, а потом сдавать бесконечные анализы, не видела. Врач, с виду Кощей Бессмертный, меня сильно отругал, а потом, осмотрев, сказал: «Что-то Вы путаете по срокам. У Вас тут больше на три-четыре недели!» Я искренне возмутилась, так как знала не то, что день, но даже час происшествия. Доктор принялся за меня опять и провозгласил: «Ну, если Вы так настаиваете, то у Вас близнецы!» Я заревела. Не заплакала, нет. Я зарыдала крокодильими слезами. Смирившись с внезапной беременностью, я всё ещё пыталась придерживаться тщательно выстроенного жизненного плана. Слова доктора рушили всё!

И всё же я была человеком действия. Я не собиралась брать академический отпуск и хотела окончить институт в срок, как было запланировано. А дальше действовать по ситуации. Виктор не противился. Кажется, он понял, как мне тяжело из нежного тинэйджеровского возраста перевоплотиться в мать двоих детей, и согласился с моим решением. Тем более что на тот момент больницы и клиники в стране были слабо оснащены оборудованием, и вопрос близнецов оставался неподтвержденным. Я тешила себя надеждой, что врач ошибся.

А месяцы шли. Живот рос. Я сдала пораньше экзамены и поехала к родителям-врачам, чтобы они помогли в родном городе найти возможность обследоваться на аппарате УЗИ и утвердить или опровергнуть мой диагноз. Надежды растаяли, как только диагност произнесла: «Двоих вижу точно! Но, может быть, и тройня!» При её словах у меня началась почти истерика, хотя до сих пор я себя считала очень эмоционально устойчивым типом личности. Появились стакан с водой, валерьянка и все бросились меня утешать. Женщины, а их было вокруг большинство, не понимали такого отчаяния, и все, как одна, считали, что мне очень повезло. Не надо будет больше рожать, получив сразу два-три ребёнка! Мечта!

Но моей мечтой это точно не было, хотя теперь я считала, что два ребёнка – это, и правда, счастье, по сравнению с тремя.

Стояло типичное жаркое южное лето. К счастью, по ночам шли дожди, и спалось хорошо, несмотря на огромный живот. Он, этот живот жил собственной жизнью, даже не одной, а двумя или тремя. Внешне он тоже мне не подходил. Я осталась стройной и лёгкой. Бегала вприпрыжку за автобусами и троллейбусами, таскала сумки, делала всю домашнюю работу. В какой-то момент врачи решили подстраховаться и положили меня на спокойное «дозревание», чтобы дети внутри подросли и не родились раньше времени. Я поначалу послушно пила таблетки, но через неделю нахождения в родильном доме сама себе их отменила и уже через несколько дней утром начались схватки, и я родила близняшек.

Две девочки, глазастые и худющие, были похожи так, что я завязала одной на руку бантик, чтобы не запутаться. Но очень быстро нашлась масса мелких отличий, и надобность в бантике отпала навсегда.

К концу лета муж приехал, чтобы забрать меня домой в столицу. И за ужином, когда мои родители вернулись с работы, объявил невероятную новость: в Москве при рождении близнецов в соответствии с каким-то распоряжением, обязаны в течение года выделить отдельную квартиру в соответствии с нормами площади. То есть мы могли рассчитывать на целую трёхкомнатную квартиру!

Я сидела, открыв рот. Мои родители тоже. Надо сказать, что родители мужа, заранее запланировали купить нам отдельное жильё, и дом на окраине уже строился вовсю. Но там шла речь о двушке, и они её оплачивали, что означало для нас с мужем впоследствии постоянные напоминания об этом подарке. Так что наши дети, с самого их рождения, поставили нас в исключительное положение. Я посмотрела по-новому на их появление в нашей жизни. Вероятно, не всё можно рассчитать и спланировать, но это не всегда минус! В этом случае можно поставить жирный и толстый плюс!

Жизнь в Москве потекла своим чередом. Виктор учился последний год в аспирантуре, я ходила в институт. Мы умудрялись подменять друг друга дома, чтобы по очереди заниматься детьми. К моему удивлению, он на деле оказался отличным отцом. Его вклад в уход за девочками был равным моему, если не превосходил. Он их носил в поликлинику, купал, кормил из бутылок. Конечно, были моменты, когда усталость брала своё, и мы, измотанные, могли поругаться из-за того, кому и что надо сделать. Но, в целом, наши отношения стали лучше. Да, он не был тёплым и нежным мужем, но он был заботливым и любящим отцом. Когда в девятнадцать лет ты получаешь сразу двух младенцев, такие качества нельзя не ценить.

Очередь на получение квартиры, в которую мы вступили, как только зарегистрировали детей, продвигалась медленно. В ней же состояли и многодетные семьи, и инвалиды, и афганцы, и чернобыльцы. Я, наблюдая всю свою жизнь, что в нашей стране даже причитающееся по закону, не всегда идёт по закону, каждый месяц отправляла мужа в отдел жилья, чтобы его запомнили и предпочли освободиться, как от назойливой мухи.

Общаться Виктор умел неплохо, дамам носил цветы и конфеты, мужчинам рассказывал, как нелегко ему приходится сразу с двумя детьми и молодой неопытной женой. В общем, он примелькался, и через год нам предложили квартиру за выездом.[21 - квартиру за выездом – квартира, бывшая в употреблении, но ставшая свободной для заселения на юридически оправданных основаниях. по причине выезда из ней прежних жильцов]

Как и предполагалось, дом был виды видавший, район не самый благополучный по социальному составу, а квартира требовала хороший ремонт. Мы отказались, хотя и понимали, что следующий шанс уехать от родителей, появится, возможно, не скоро. Родители Виктора, не веря в добрых фей и волшебников в виде нашего государства, не выбыли из строительства кооперативной двушки, а предпочли наблюдать, как возводится дом, в который, в случае неудачи с бесплатным жильем, мы переселимся и дадим им жить спокойно дальше.

И всё же примерно через три-четыре месяца нас опять известили о возможности нового просмотра квартиры. Она находилась в том же микрорайоне, где строилось кооперативное жильё, но в менее обжитой части. Мы поехали заранее, посмотреть на дом. Он был огромный, формы, как надкушенный бублик, то есть выстроенный по незамкнутой окружности. Нам сразу сказали, что квартира будет на первом этаже и даже назвали номер, хотя ордер на просмотр дать могли только после полного завершения строительства.

Таблички с номерами квартир уже висели на подъездах, и, несмотря на ещё закрытые двери в подъезд, можно было влезть и рассмотреть квартиру в окна.

Всё было замечательно: дешёвые, но светлые обои, свежие потолки, большая квадратная кухня. И даже паркет в комнатах! Я очень удивилась – в Советском союзе это считалось роскошью, а тут бесплатно, просто так! Как выяснится позднее, именно для первых этажей был предусмотрен паркет, на остальных этажах пол в квартирах покрывал линолеум. Вокруг дома была сплошная грязь. Не потому, что шла стройка, а просто дороги в этой части микрорайона пока не было проложены. И, тем не менее, мы загорелись и решили соглашаться. Так что к моменту вручения официальных документов, мы уже почти сидели на чемоданах. Детям на тот момент было чуть больше двух лет, и Виктор теперь ходил решать проблемы с садом. Впрочем, в отличие от многих других районов столицы, проблем тут как раз и не было. Сады и школы строили сразу с домами, и поэтому я помчалась сдавать детские анализы, чтобы быстрее оформить девочек в садик.

Всё-таки мы с мужем здорово подустали за всё это время. Он защитил кандидатскую, но на кафедре оставаться не захотел и пошел работать в НИИ. Денег не хватало, и Виктор продолжал подрабатывать по ночам сторожем. Я получила долгожданный диплом с отличием, но это был первый год, когда в СССР отменили распределение на работу после окончания вуза. И меня с моим красным дипломом и двумя годовалыми детьми никто не хотел брать. Я осталась безработной.

Но было счастье – мы переехали в новую квартиру и могли жить нормально своей семьёй, без родителей. Квартира была большая и пустая, так как купить мебель было загвоздкой. Счастливые родители мужа отказались, наконец, от двухкомнатной квартиры, облегченно вздохнули и, получив назад вложенные деньги, окольными путями, со связями и знакомыми, купили нам кухню в новое жильё. Мы ликовали. Кухня есть, кровати для детей и диван для нас – тоже! А дети рулили по пустому, без мебели, залу на своих маленьких велосипедах.

Так начался новый этап в нашей жизни.




Таня (рассказ Ланы)


Катя, естественно, закончила профессиональную учёбу первой и пошла после этого работать в ателье. Таню неуклонно грызла мысль о высшем образовании. Из головы не шли слова учительницы: «Ей бы в институт!» В общем, получив диплом об окончании техникума, она решила подать документы и попытаться поступить в какой-нибудь приличный вуз. Понятно, что с оплатой квартиры и другими расходами речь могла идти только о вечернем отделении, но это было неважно. Для начала важно было сдать экзамены и пройти конкурс. А то, что вечерний – так это плюс, конкурс будет гораздо меньше.

Так, Таня наняла репетиторов и после месяца усердной подготовки поступила в Финансовый институт. У неё будто открылось второе дыхание. Днём она работала, а вечером с каким-то упоением мчалась на занятия. Даже усталость проходила. Таня понимала, что вот-вот грянет совершеннолетие, и тогда полностью закончится всякая зависимость от матери. А имея на руках диплом о высшем финансовом образовании, уж она-то покажет этому миру!

Таня, действительно, старалась! Неспроста она подала документы именно в такой институт. В это время начали появляться первые коммерческие банки, и Таня чувствовала – вот сейчас самое время ловить волну! Как везде прежде, теперь она обладала определённой популярностью на своём факультете. На лекциях её вопросы по существу обращали на себя внимание преподавателей, на семинарах остроумные реплики пробуждали общий смех среди одногруппников. Готова она всегда была прекрасно, и её желание отвечать часто спасало других студентов. Её выбрали старостой группы, и это помогло ей больше общаться с администрацией института. Благодаря острому уму, приятной манере общения и юмору её популярность набирала обороты, и вскоре ей предложили место в секретариате. В зарплате она проигрывала по сравнению с шитьём в коммерческой фирме, но Таня чётко видела перспективу и предпочла пожертвовать деньгами текущего момента в пользу будущего.

Между тем и Катя решилась на поступление в вуз. Она замахнулась на МГУ и первое поступление, естественно тоже на вечернее отделение, провалила. Катя продолжила работу в ателье, но стала посещать подготовительные курсы.

Девочки по-прежнему платили мзду матери за то, чтобы она их не тревожила, но сами были на пределе, так как совмещение работы с учебой требовало переезда в Москву. Дорога в электричке утром и вечером изматывала, хотя давала время на подготовку заданий. Поэтому, как только Тане исполнилось восемнадцать, сёстры стали усиленно искать квартиру для съёма в столице. Матери они ничего решили заранее не говорить. Найти квартиру было нелегко. Процветал криминал, и деньги жилищные агенты могли взять, а потом в этой квартире обнаруживались ещё несколько человек. Решили не торопиться, чтобы не рисковать деньгами, и искать жильё через друзей, знакомых, пусть не быстро, но надёжно.

Личная жизнь, несмотря на подходящий для буйств и волнений возраст, не кипела. У Кати был в друзьях тихий и незаметный юноша, с которым она изредка ходила в кино или гуляла. Активную и шумную Таню, младше Кати по возрасту, он почти что боялся и первое время даже называл на «Вы». У самой Тани, несмотря на общую популярность, ряды поклонников были не густы, а скорее пусты: один-единственный экземпляр из параллельной группы всегда порывался её проводить до электрички и занимал места рядом на лекциях и семинарах. Таню он не вдохновлял. Между сёстрами для этого парня даже закрепилось прозвище Экземпляр. Но именно благодаря ему, Таня познакомилась с Толиком.

Экземпляр, как всегда, сопровождал Таню после учёбы, поэтому они вместе вышли из института. Моросил дождь, Таня начала раскрывать зонт, и тут же столкнулась с каким-то типом, который сперва очень сердито на неё взглянул, потом перевёл взгляд на Экземпляра и вдруг с энтузиазмом завопил: «Юрка!» (Так по-настоящему звали Экземпляра). Мужчины (Экземпляру было едва за тридцать, а его знакомому, очевидно, под сорок) обменивались восклицаниями, из которых стало ясно, что Экземпляр приходится каким-то тридесятым родственником. Таня молча пережидала в сторонке все радости неожиданной встречи, когда Юра повернулся к ней и представил незнакомца: «Знакомьтесь! Таня – это Толик, двоюродный брат отца. Толик – это Таня». Уточнений, к счастью, не последовало. Толик был высоким, подтянутым, дорого одетым, но начинающим лысеть мужчиной, с голубыми, чуть навыкате, глазами. Глаза прошлись по Таниной дородной фигуре, и вдруг выразили интерес. Экземпляр, видя усиливающийся дождь, сказал: «Ладно, Толик! Мы с Таней побежали, а то промокнем. В общем, надеюсь, встретимся!» И они, действительно, помчались к метро. Таня не стала задавать вопросов, она вообще не была сильно любопытной, а если это чувство в ней просыпалось, то она всегда была в состоянии его обуздать.

Эпизод, наверное, был бы спокойно пройден в Таниной памяти, но на следующий день утром, когда она почти вошла в дверь института, её окликнул чей-то голос. Она обернулась и увидела Толика. Он стоял возле машины и приветливо улыбался. Таня в легком недоумении подошла. Он действительно был высок, Таня привыкла, что очень часто она была одного роста с парнями, но Толик был выше. «Я понял, что вечером тебя одну точно не поймаю», – Толик усмехнулся. «Я спешу», – сказала Таня немного невпопад. «Я тоже», – ответил Толик, – «поэтому – вот!» Он протянул бумажку с написанным номером телефона: «Захочешь – звони!» Толик сел в свою элегантную машину и укатил.

Таня вошла в здание, и деловой настрой сразу вернулся в голову. Она любила эти стены и не хотела никаких волнений. Учёба и работа, а впоследствии более интересная и высокооплачиваемая работа – вот, что определяло актуальность момента, а никак не лупоглазый, лысоватый, хотя и стильный Толик. Тем не менее, она невольно получила о нём информацию, так как Экземпляр (имя Юра Тане так и не приходило на ум, когда она думала об этом парне) решил сделать вчерашнюю встречу темой для разговора при очередных проводах Тани до электрички. Он поведал, что родственник в свои тридцать семь лет успешно руководит заводом светотехнических приборов, что он женат и имеет двоих детей старшего школьного возраста, что он хорошо поднялся в изменившихся экономических условиях, так как смог продукцию завода в условиях нарождающейся рыночной экономики подстроить под требования нового времени и продавать.

Таня слушала его одним ухом, в голове, однако, бродили мысли совсем о другом. Была пятница, а Экземпляр на перемене между лекциями пригласил её в кино в выходной день, и теперь надо было найти причину, чтобы отказаться, но не обидеть. Как друг и товарищ по институту он её вполне устраивал, так как был неглуп и иногда полезен. Выдумав что-то подходящее, Таня облегченно выдала отказ, села в электричку и уехала в своё Подмосковье.

Это был март. А в мае Экземпляр, будучи в курсе о Таниных поисках квартиры для съема в Москве, сообщил, что его родственник («Помнишь Толика?»), перебирается в новое жилье, а квартиру хочет сдать проверенным людям, чтобы было чисто, без пьянок или скандалов. Проблем с соседями он не хотел. Плата была умеренная, лишь бы люди оказались надежные. Квартира находилась хоть и не близко к центру, но по прямой линии метро до института.

Таня загорелась. Вопрос денег для аренды квартиры в Москве у неё и Кати очень медленно, но решался. У них, наконец, получилось накопить достаточно денег по расценкам Москвы, чтобы заплатить за первый и авансом за последний месяц (для подстраховки хозяев). Стоял ещё вопрос о вознаграждении агенту, но как раз в данном случае, кажется, можно без этой суммы обойтись. Да ещё и точно всё будет без обмана со стороны хозяев. В общем, Таня зацепилась за эту возможность и попросила передать, что готова снять квартиру и деньги отдать немедленно.

Судя по положительному ответу, Толика кандидатура сестёр устроила. Он даже отказался от оплаты за два месяца, сказав, что за один, первый месяц, будет достаточно, так как квартиру надо будет приводить в порядок и что-то необходимое докупить. Действительно, после выезда семьи Толика квартира требовала капитальной уборки и наклейки обоев, так как там, где стояли шкафы обои были от предыдущих ремонтов, а в каких-то местах были сильно ободраны кошкой или собакой. Девочки в выходные дни быстро проделали всю эту работу, мечтая, как можно скорей перебраться в Москву, чтобы меньше времени тратить в пути и дольше спать. Таня договорилась с отцом, он подогнал свой пассажирский мини-автобус, загрузил их вещи, и через час они вселялись в долгожданное московское, пусть и съёмное, жильё.

Сюда же прибыл Экземпляр с кейсом инструментов, чтобы помочь с перетаскиванием небольшого количества мебели и чемоданов, а также с навешиванием полок и вешалок. Пока Таня благодарила отца, а она заранее позаботилась о паре бутылок запретной водки, и просила не сообщать маме адрес нового места обитания, Экземпляр обнаружил, что Танина сестра мила с виду и охотно откликается на его заигрывания. От недоступности Тани он уже порядком устал. Катя же шла на контакт. В общем, когда к вечеру, порядком устав от расстановок вещей и приведения квартиры в жилой вид, они втроём сели в кухне поужинать, Таня с удивлением, но к внутреннему удовлетворению, обнаружила, что эти двое, кажется, очень увлечены обществом друг друга. Катя расслабилась, хохотала и от этого прямо похорошела, а Экземпляр старался изо всех сил поддержать такой настрой и травил один за другим анекдоты.

Таня, сославшись на усталость, ушла в свою комнату, чтобы оставить их вдвоём и завершить разбор вещей. Вдруг зазвонил телефон. Да-да, в квартире было не только две комнаты, правда, одна почти вполовину меньше другой (она и досталась Тане по розыгрышу), но и городской телефон! Все-таки Толик был директором завода, и это давало такое преимущество, как наличие домашнего телефона, который находился именно в Таниной комнате. Таня, слегка помедлив, решила все же взять трубку. Номер она ещё никому не давала, кроме отца, и больше всего боялась, что он не сдержит слово и по пьяни сболтнёт матери. Однако из трубки раздался голос Толика: «Таня? Я просто хочу узнать, всё ли хорошо и пожелать первой спокойной ночи на новом месте». Таня выдохнула с облегчением, что всё не так, как она подумала, и от того почти радостно сказала: «Господи, Толик, Вы? У нас всё просто здорово! Мы Вам очень благодарны. Вы не волнуйтесь, деньги всегда будем отдавать вовремя и никого здесь тревожить не будем. Жалоб от соседей не дождетесь!» Танин голос звучал приветливо, так как только сейчас до её сознания дошла мысль, что они с сестрой теперь реально ни от кого не зависят, матери не должны ничего, и живут в столице в отличной малогабаритной двухкомнатной квартире, рядом с метро. Захотелось вдруг прямо сейчас бросить трубку и станцевать что-нибудь от переполнявшей радости. Голос же из трубки, воодушевившись приветливым тоном, спросил: «Вы не против, я вам буду иногда звонить?» Таня вполне искренне ответила: «Ну, конечно! Вы же – хозяин и вправе знать, что тут у нас происходит». Что вопрос был с подоплёкой, она от избытка чувств, не осознала.

Последнее, что осталось, это разговор с матерью. Катя ехать не хотела. Но Таня понимала, что встреча будет нелёгкой и хотела хоть какой-то поддержки сестры, поэтому настояла, чтобы они ехали вместе. И через неделю замечательно удобной жизни в Москве, в субботу, они поехали в когда-то родную квартиру. К родителям.

Мама была одна. Был ли отец на работе или ещё где, никогда точно не было известно. Но дома он отсутствовал. «Приехали всё же?» – приветливым голос назвать было сложно, но хотя бы истеричных нот тоже не было слышно. Сёстры поставили на стол купленный торт. Однако мать чаю не предложила, а молча убрала его со стола в холодильник. Таня взяла ситуацию в свои руки. «Мам, мы переехали в Москву. Денег от нас теперь не жди, квартира стоит дороже, естественно, чем здесь. Но, в случае необходимости, мы всегда тебе поможем. Я буду звонить каждую неделю и узнавать, как вы тут с папой, хорошо?» Мать вдруг тем самым ледяным тоном, на который обычно переключалась для разговора с детьми, когда ругалась с отцом, произнесла отчетливо: «Проститутки! Будете мужиков водить?! Для этого же, ведь, подальше из родного города смыться решили! Чтобы никто не догадывался, чем вы там занимаетесь! Да уж, обращусь к вам за деньгами, не сомневайтесь! Вы ж теперь их больше иметь будете! А хотя», – она окинула взглядом онемевших Таню и Катю, – «кому вы такие страхолюдные нужны? И в кого вы такие? Дешёвки!» Растерявшаяся от этой тирады матери Таня, глядя на влажные глаза, готовой заплакать сестры, быстро взяла себя в руки. «Катя! Вставай!» – скомандовала она, – «Мы хотели повидать маму и с ней поговорить, да?» Сестра кивнула. «Мы это сделали. Пошли!» – и Таня, подхватив сестру за руку, быстро потащила её на лестничную площадку. В след из-за захлопнутой двери неслось: «Шлюхи!» И ещё что-то подобное, но девушки уже были внизу.

На улице Таня, видя Катино состояние, сказала: «Слушай! А пойдем в кафе и отметим, что мы освободились от всего этого? Папу, конечно, жалко. Но он взрослый, сам разберется, как ему жить!» Катя с благодарностью посмотрела на младшую сестру и кивнула. «Как же мне повезло, Танька, что ты вот такая!»

И жизнь потекла. Катя встречалась с Юрой (так Экземпляр обрёл своё истинное имя) и жила в ожидании новой попытки покорения юридического факультета МГУ. Таня не покидала стены института, стараясь обрести связи в финансовых сферах и знания в них же. Лето было чудесным. Сказать, что Таню совсем не тревожило отсутствие поклонников – тревожило. Она подходила к зеркалу и спрашивала: «Ну, что вам нужно? Что не так?» Ей казалось, что всё выглядит хорошо – и дородное тело при высоком росте, и своеобразное лицо. Ну, да! Не красавица! Но не уродина – это точно! Просто хорошенькая! Где же вы, мужчины? Таня относилась к тому редкому типу счастливых людей, которые принимают и любят себя такими, какие они есть. Её не смущали ни избыток веса, ни своеобразный подбородок, ни неровные зубы. Она видела широкую, открытую улыбку, красивый нос, прекрасные волосы и была уверена, что так её видят и другие. А уж отказывать себе в еде и лишать себя этой радости жизни она точно не собиралась.

И мужчина объявился. В лице упорного Толика. Он не был навязчивым, но действовал умело. В очередной раз при передаче денег (ну, конечно, вовремя, без задержек, девочки очень дорожили этой квартирой, понимая, что им чрезвычайно повезло) Толик сказал: «Таня, какой чудесный летний вечер! Давайте пройдёмся». Вечер, действительно, был чудесный. Катя успешно сдала второй очередной экзамен, и Таня порадовалась за сестру. Она была в очень хорошем настроении и приняла приглашение Толика.

Они не спеша шли по Бульварному кольцу. Болтали. Поначалу о каких-то ничего не значащих пустяках, потом вдруг, проникаясь друг к другу доверием от того, что понимали друг друга с полуслова, начали говорить о более существенных вещах. Он – о своей жизни и семье. Она – о своих родителях. Сели в летнем кафе съесть мороженое. Тоник платил, достав жестом уверенного в себе мужчины портмоне, не глядя на Таню и не задавая лишних вопросов. В общем именно так, как ей всегда хотелось это видеть у мужчин. Потом они встали и пошли в обратном направлении, так как Толик оставил машину у входа в институт, где они встречались.

Темнело. Толик предложил Тане подвезти её до удобной станции метрополитена. Таня села рядом в машину, на переднее сиденье. Они ехали, непринужденно продолжая начатый ранее разговор. Вот и метро. Таня с улыбкой поблагодарила за приятно проведенный вечер. Толик наклонился, чтобы открыть дверь и коснулся её тела. Таня почувствовала легкое возбуждение от этого прикосновения, и поэтому, когда Толик прижался губами к её губам, не возражала. Он её обнял очень уверенно, очень по-мужски. Не так, как это делают молодые, ещё не уверенные в себе ребята. Точно также он её целовал. Не спрашивая разрешения, без вопроса во взгляде. А Таня, соскучившаяся по мужскому вниманию, не по дружескому, товарищескому – этого хватало сполна, а именно по такому вот, как сейчас, полностью отдала себя во власть этому мужчине. Она помнила, что он женат, что у него дети, но в этот летний тёплый вечер ей очень хотелось не возвращаться одиноко домой, а идти туда с мыслями, что кто-то думает о ней с нежностью, теплом и желанием.

В общем, начиная с этого вечера, они с Толиком стали гулять регулярно. Целовались и обнимались они тоже регулярно, и в итоге, когда Катя, преодолев все сложности, поступила в МГУ, взяла отпуск и уехала на неделю в Крым, Толик очутился вместе с Таней в своей бывшей квартире.

Всё прошло так замечательно, как Таня и не предполагала. Толик был нежен, страстен, деликатен. Опыта тоже было не занимать. Ну, подумаешь, что лысоват и глаза навыкате! Зато тело поджарое и подкаченное в зале, и пахнет дорогим французским одеколоном. В первый раз в жизни Таня поняла, что такое хороший секс. О любви речи не было. Она себя сразу от сильных чувств к женатому, а значит, несвободному, мужчине постаралась оградить. Потом, и Таня оценила, что это было именно потом, а не перед постелью, они пили холодное игристое вино и длинно целовались. Так начался новый этап в Таниной жизни.

Этот этап не отличался разнообразием. Обе сестры работали и учились. Катя ушла из ателье и тоже, как сестра, устроилась на кафедру своего вуза. Денег стало меньше. Понятно, что в новых условиях Толик сам был готов взять на себя часть оплаты своей же квартиры. Но так совсем не хотелось Тане. Поэтому в выходные дни, они с Катей, как когда-то прежде, стали шить вещи на продажу.

Толик это оценил и проникся к Тане не только пылкими, но и нежными чувствами. Встречались они, естественно, по вечерам. Выходные были табу. При наличии жены и детей найти много времени было сложно. Поэтому встречи получались короткие и страстные. Таню всё, в целом, устраивало.

Катя продолжала встречаться с Юрием. Глядя на них, Таня ощущала всю прелесть отношений со зрелым мужчиной. Они ходили в хорошие рестораны, ей преподносили подарки в виде дорогих духов и белья. Иногда, хотя и крайне редко, когда Толик умудрялся получить несколько свободных от семьи часов в выходной день, они выезжали на природу. Естественно, на машине Толика. Ходили по лесу, вдоль реки, жарили шашлык, и разговаривали. Всегда разговаривали. Таня делилась своими новостями, но не проблемами. Толик же, наоборот, редко говорил о работе, и часто о проблемах с женой и детьми подросткового возраста. Не сказать, чтобы Тане это нравилось. Она понимала, что влипла в классический треугольник и старалась не углубляться в расспросы и детали. Куда интереснее Толик рассказывал о поездках. В такие минуты Танино воображение переносило её в эти прекрасные места, и она себе мысленно говорила: «Всё будет и у меня. Надо лишь подождать!»

По рассказам Толика Таня узнала, что женился он не рано. Выбор был осознанный, не «по залёту», то есть не из-за беременности будущей жены. Она его и сейчас устраивала, он её, вероятно, любил, просто по-другому, комфортно ему с ней было. Но страсть прошла. Страсть жила в нём с ней, с Таней. Дети ходили в языковую школу. Сын учился в последнем классе, дочь была на два года младше. В общем-то, если посчитать, получалось, что Таня всего на три года старше сына и на четыре года – старше дочери.

Но Толик вряд ли об этом думал. Как-то Таня поняла, что, если жена его в своё время привлекла спокойствием характера и предсказуемостью, что в семейной жизни точно играло на руку, то в Тане он ценил остроту ума, широкий кругозор, хлёсткий юмор, страсть в сексе. Толик не жаловался на жену в постельном плане. Он вообще был тактичный человек, что Тане очень нравилось, но вывод она сделать смогла: спокойствие и предсказуемость жены обернулись скукой в интимных отношениях.

Как-то случилось, что постепенно, незаметно для неё самой, Таня прониклась к Толику более весомыми чувствами, чем ей самой того хотелось. После двух лет таких отношений она поняла, что остальные мужчины перестали привлекать её внимание. Таня задумалась. Она понимала, что если начнёт выдвигать какие-то требования, то оттолкнёт от себя Толика. Но также она понимала, что свои молодые годы расходовать на отношения с женатым мужчиной с детьми, по меньшей мере, – бесперспективно и неосмотрительно, а по большей, – просто неумно.

Таня попыталась отвлечься и стала больше внимания уделять поиску перспективной работы. В это время начался активный рост количества коммерческих банков, столь необходимых рыночной экономике. Таня занялась поиском подходящей вакансии. Она уже поняла, что те знания, которые им давали в институте, не очень актуальны для работы, так как страна проходила этап истории, которого у неё ещё не было. Поэтому бояться, что не хватит этих самых знаний или опыта не имело смысла. «Время дерзать!» – сказала себе Таня, собираясь развить бурную деятельность для того, чтобы получить желаемое место в коммерческом банке. Ей, однако, не пришлось сильно напрягаться.

В то время все смекалистые люди старались использовать уникальную ситуацию в стране в своих интересах. Преподавательский и профессорский состав вузов тоже активизировался в меру отсутствия страхов и готовности к рискам. Таню пригласил к себе один из таких дерзких персонажей. В институте он занимал рядовую должность на кафедре, поэтому не сильно рисковал в случае провала в должности директора банка. Ему, однако, вовсе не хотелось провалиться, поэтому он и приглашал к себе приглянувшихся какими-то неординарными качествами, студентов. И о Тане он подумал не в последнюю очередь. Очевидно, что ей хотелось быть на виду, что по сути своей, она – лидер, что стараться будет изо всех сил, видя перспективу карьеры и хороших денег. Таким образом, Таня сменила работу в секретариате института на место ведущего специалиста в одном из новых банков столицы.

Пригласивший её бывший сотрудник института не прогадал. Таня, действительно, хотела развиваться в профессии, делать карьеру, зарабатывать деньги и при всём этом отдаться работе с головой, чтобы меньше думать о личной жизни. Впрочем, этого не знал больше никто кроме неё самой.

Она попала на гребень волны. Всё шло, как по маслу. Команда подобралась такая же амбициозная и дерзкая. К их счастью, в неё влился один сотрудник со стороны, проработавший в живой банковской системе на внешнеэкономическом рынке бывшего СССР. Он понимал, как нужно действовать, объяснял коллегам, как они на деле могут применять полученные теоретические знания, чтобы приспособить их к жизни. И с его помощью, под его фактическим руководством, банк вырулил туда, где его хотели видеть учредители – в десятку банков, мощно наращивающих капитал и с репутацией надёжного заведения.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65716206) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


*Здесь и далее все стихи написаны автором




2


PGD – post- graduate diploma (пиджиди на русском языке) – означает Постдипломные программы, т.е. для лиц уже имеющих законченное высшее образовние.




3


«Работница» – ежемесячный общественно-политический и литературно-художественный журнал для женщин; выходит в издательстве «Правда» (Москва); основанный по инициативе В. И. Ленина, 1-й номер вышел 23 февраля (8 марта) 1914 в Петербурге тиражом 12 тыс. экз. ««Работница»» была первым большевистским массовым легальным журналом, ставившим своей целью защиту интересов женского рабочего движения. В связи с трудностями периода Гражданской войны 1918—20 издание было временно прекращено; с января 1923 возобновилось в Москве. Тираж (1974) 12,6 млн. экз. Журнал награжден орденом Ленина (1964) и орденом Трудового Красного Знамени (1933). https://www.sites.google.com/site/zurnalysssr/home/rabotnica




4


в первый класс с шести лет – с момента создания Советского государства на следующий день после проведения 2-го Всероссийского съезда Советов 26 октября (8 ноября) 1917г. совместным Декретом ВЦИК и СНК была учреждена Государственная комиссия по просвещению. 26 декабря 1919 был подписан декрет о том, что всё население страны в возрасте от 8 до 50 лет, не умевшее читать или писать, обязывалось обучаться грамоте.В период Великой Отечественной войны снижен возраст приёма в общеобразовательную школу с 8 до 7 лет. https://ru.wikipedia.org. Приказ Минпроса СССР от 29.01.1985 n 16 "О введении Положения о детском дошкольном учреждении" впервые упоминает о переходе на школьное обучение с 6 лет https://www.lawmix.ru




5


парубок – ПА?РУБОК, -бка, м. На Украине: юноша, парень. https://kartaslov.ru




6


Ленинград – со дня основания город назывался Санкт-Петербург. Но уже в 20 веке, после начала I Мировой войны его переименовали в Петроград. https://yandex.ru/znatoki/user После смерти Ленина, 26 января 1924 года переименован в Ленинград. 6 сентября 1991 года городу было возвращено его историческое название – Санкт-Петербург. http://ru.wikipedia.nom.si/wiki




7


вуз – высшее учебное заведение http://netler.ru




8


Спекулянт – в Советской России и СССР спекуляция, определяемая как скупка и перепродажа с целью наживы, в зависимости от объёма операций была административно или уголовно наказуемой… Спекуляция, то есть скупка и перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы, – наказывается лишением свободы на срок до двух лет с конфискацией имущества или без таковой, или исправительными работами на срок до одного года, или штрафом до трехсот рублей. Спекуляция в виде промысла или в крупных размерах – наказывается лишением свободы на срок от двух до семи лет с конфискацией имущества https://ru.wikipedia.org




9


прибалтийские республики – в сентябре-октябре 1939 г. Латвия, Литва и Эстония подписали с СССР пакты, согласно которым в 1940 г. в связи с угрозой фашистской агрессии на их территориях были размещены советские войска. В июле 1940 г. в трех странах Балтии были приняты декларации, в соответствии с которыми провозглашались Латвийская, Литовская и Эстонская Советские Социалистические Республики, которые обратились в Верховный Совет СССР с просьбой о принятии их в состав Советского Союза. 3 августа 1940 г. в СССР вошла Литва, 5 августа – Латвия, 6 августа – Эстония. В 1941 г. все три республики были оккупированы фашистской Германией. В 1944-1945 гг. они были освобождены советскими войсками. В 1988 г. в прибалтийских республиках начались выступления оппозиции с требованием выхода из состава СССР и провозглашения независимости.... 6 сентября 1991 г. Государственный Совет СССР признал независимость Латвии, Литвы и Эстонии. https://tass.ru




10


«Таким озером любой мусульманин гордился бы так, что месяц бы с веревки простыню не снимал» – существовала традиция после первой ночи, которые муж и жена проведут вместе, вывешивать на всеобщее обозрение «девственный платок» – простыню, на которой спали молодые. Если на ней поутру крови не оказывалось, молодую женщину могли привести к отчему дому и вернуть со словами, что их дочь прогрызли мыши, т.е. она не была непорочной. Сегодня это практически нигде уже не делается, разве что в очень консервативных семьях и дальних поселениях в глубинке. https://svadba.expert Демонстрация простыни после первой брачной ночи не есть стыдливым поступком, и ислам не повелевает и не призывает совершать подобное. http://islam.plus




11


пусть кинет в меня камень тот, кто сам без греха – из Библии. В Евангелии от Иоанна (гл. 8, ст. 7) приводятся слова Иисуса, обращенные к книжникам и фарисеям, приведшим к нему блудницу: «Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось в нее камень». https://dic.academic.ru/




12


бэушный – обычно о товаре, бывшем в употреблении, пишут б/у. Добавился суффикс -шн-, и появилось просторечное прилагательное "бэушный". http://otvet.expert




13


классики Марксизма-Ленинизма – Марксизм-ленинизм – это учение, посвященное революции. Оно основано на идеях Маркса, Энгельса, доработано Лениным http://fb.ru

Марксизм-ленинизм, научная система философских, экономических и социально-политических взглядов, составляющих мировоззрение рабочего класса; наука о познании и революционном преобразовании мира, о законах развития общества, природы и человеческого мышления, о законах революционной борьбы рабочего класса за свержение капитализма, созидательной деятельности трудящихся в построении социалистического и коммунистического общества https://www.booksite.ru




14


теория АСУ – автоматизированная система управления http://netler.ru




15


НИИ – научно-испытательный институт; научно-исследовательский институт http://netler.ru




16


фрик – в современном понимании – человек, отличающийся ярким, необычным, экстравагантным внешним видом и вызывающим поведением, а также обладающий неординарным мировоззрением в результате отказа от социальных стереотипов. https://ru.wikipedia.org




17


как «люди встречаются, люди влюбляются, женятся» – песня "Люди встречаются, люди влюбляются, женятся" входила в репертуар ВИА "Весёлые ребята" под управлением Павла Слободкина. Авторами песни являются: композитор Владимир Гаваши и автор русского текста О. Жуков. Песня пользовалась огромной популярностью в 70-е – 80-е годы https://nicolaitroitsky




18


совхоз – (сокращение от советское хозяйство) – государственное сельскохозяйственное предприятие в СССР. В отличие от колхозов, являвшихся кооперативными объединениями крестьян, созданными на средства самих крестьян, совхоз был государственным предприятием. Работающие в совхозах были наёмными работниками, получавшими фиксированную заработную плату в денежной форме, в то время как в колхозах до середины 1960-х использовались трудодни. https://ru.wikipedia.org




19


работали «почтовых ящиках» – в целях обеспечения режима секретности оборонных предприятий в 1927г. была введена система подлинных (секретных) и условных (открытых) наименований предприятий и их адресов "Почтовые ящики" (п/я) были введены как часть открытого условного адреса предприятияи использовались вместе с названием города.Условные обозначения предприятий – почтовые ящики («п/я») были упразднены по решению правительства в 03.1989г.https://oboron-prom.ru/pochtovye-aschiki.htm l




20


спецпайки – СССР, в котором официально декларировалось "всеобщее равенство", на самом деле существовало вполне официальное неравенство – кто-то имел простой доступ к тем или иным товарам, а кто-то не имел. Партноменклатура получала товары и продукты в спецраспределителях.Распределение продуктов осуществлялось так – каждая из советских организаций имела свои спецмагазины и "продуктовые наборы", которые составлялись из произведенных в стране (либо приобретенных за рубежом) дефицитных продуктов.В тех самых спецпайках ("райкомовских", "обкомовских", "академических" и прочих других) были все продукты, которые для большей части остального населения СССР оставались недоступными. В спецпайках были импортные консервы, была черная и красная икра, импортные фрукты, сырокопченые и вареные колбасы, сардельки, сосиски, крабы, балыки, замороженные креветки, печень трески, ананасы, мандарины, импортное вино и коньяк, и много чего ещё. http://allpravda.info




21


квартиру за выездом – квартира, бывшая в употреблении, но ставшая свободной для заселения на юридически оправданных основаниях. по причине выезда из ней прежних жильцов



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения